Все присутствующие горячо аплодировали.
— Синьор Марио вполне прав, — отозвалась одна из молоденьких дам, — при покойном папе все синьоры совершенно свободно веселились и никто им в этом не мешал. Вот, например, я четыре года назад была честной и бедной швеей в Борго; к величайшему моему несчастью, Альфонс Орсини граф Питильяно обратил на меня внимание.
— Но граф Альфонс, по всей вероятности, наградил тебя, если ты ему понравилась, — перебила рассказчицу Анжелика.
— Да, наградил, — отвечала молодая женщина, — но мне бы не хотелось получать его наград. Я помню, один раз ночью, возвращаясь домой, я встретила двух подозрительных личностей… В эту ночь мать долго ожидала моего возвращения домой!
Сказав это, молодая женщина опустила голову на грудь и задумалась под влиянием горьких воспоминаний прошлого.
— Однако, моя прелестная барышня, — возразил монсеньор де Марти, — твое настоящее положение вовсе не печально. Из бедной швеи ты преобразилась в синьору, жизнь которой полна удовольствий… Все за тобой ухаживают, твои поцелуи оплачиваются весьма дорого… Теперь ты богата, живешь в роскоши, в удовольствиях и, надеюсь, вполне счастлива?
Куртизанка подняла глаза, полные невыразимой тоски, на князя церкви и сказала:
— Да… я счастлива… очень счастлива…
Проговорив эти слова, она одним духом выпила стакан испанского вина.
Иезуит беседовал с синьорой Жеронимой.
— У вас, кажется, прекрасное здоровье, — говорил иезуит, — судя по свежей вашей красоте и замечательному блеску выразительных глаз.
— О, господин маркиз, — отвечала вдова, скромно опуская глаза. — Вы чересчур добры ко мне, но в моем положении я не должна поддаваться иллюзии, я чересчур стара; комплименты мужчин должны относиться к молоденьким.
— Но если они вполне справедливы… Неужели вы думаете, синьора Жеронима, что все имеют склонность к бабочкам? Верьте мне, человек в моем положении и в моих летах всегда предпочтет спелый осенний фрукт весенней зелени!
Жеронима скромно опустила глаза.
— Скорее я могу сомневаться в вашей взаимности, — продолжал иезуит, — моя молодость прошла, и ничего нет удивительного, если вы меня лишите взаимности.
— О, господин маркиз! — прошептала вдова. — Да разве есть хоть одна женщина на белом свете, которая могла бы вам противиться…
— О, благодарю, благодарю вас, мой ангел! — отвечал иезуит.
Молодой граф Проседди также нашептывал сладкие речи красавице Анжелике.
— Вот уже две недели, — говорил он, — я умоляю вас позволить мне остаться после ужина, и вы мне все отказываете!
— Браво! Мой милый юноша, вы меня уже начинаете упрекать, — отвечала, смеясь, куртизанка.
— О, нет, Анжелика, я не упрекаю вас, — страстно шептал юноша, — но я страдаю… безгранично вас люблю!
Куртизанка с участием посмотрела на этого страждущего падшего ангела и сказала:
— Бедный мальчик! Я очень люблю тебя, но не могу согласиться на твои требования. Ты слишком беден для меня, ты не в состоянии дать мне всей этой роскоши, которая меня окружает. Ты беден, мой дорогой друг, и не можешь сравниться с богатыми синьорами, бросающими свои капиталы к моим ногам.
— Значит, здесь вопрос только в деньгах?
— Конечно. А тебе кажется, это мало? Вот видишь, я бедна, но для удовлетворения моих прихотей требуется много денег; богатство других совершает это чудо, что все мои прихоти исполняются моментально. Обрати внимание хоть, например, на Марио Сфорцу; этот подлый и грязный злодей не мог бы заслужить внимания даже простой кухарки; между тем этого человека носят на руках все женщины Рима, а почему? По той простой причине, что он богат, и я сама должна с ним нежничать.
— Анжелика! Вы хотите, чтобы я убил этого негодяя в ваших глазах? — прошептал юноша,
— Ну и что же бы из этого вышло? — отвечала, улыбаясь, куртизанка. — От этого ты бы не сделался богаче и твои сердечные дела не подвинулись бы вперед ни на вершок, а потому я советую не говорить вздора и успокоиться.
— Но ведь его деньги есть плод целого ряда преступлений!
— Очень может быть, но мне-то что за дело до этого. Это вино архипелага, которое ты пьешь с наслаждением, не может быть противным потому, что оно куплено на червонцы Марио Сфорцы. Главное — деньги, вот в чем секрет; все остальное пустяки!
В этот момент послышался голос монсеньора де Марти.
— Я вам говорю, Марио, папа приказал устроить специальный трибунал из священников, чтобы судить отравителей, смелость которых поистине невероятна.
— Разве еще открыто что-нибудь новое? — спросил Сфорца.
— Нет, но и старого довольно, — отвечал де Марти, — множество фамилий Рима в трауре, так как их родные умерли отравленными.
— Может ли это быть? — вскричала Анжелика. — В Риме при папе Сиксте V существуют отравители! Это что-то невероятное, да, наконец, какая же их цель?
— Цель очень просто объяснима, — отвечал будущий кардинал, — предположите, например, что один из ваших страстных обожателей хотел бы поднести вам мешки червонцев, но этому желанию противится отец, мать или дядя. Что делать в таком случае влюбленному? Понятно, надо прибегнуть к радикальным мерам, т. е. к яду, для того чтобы заполучить в свои руки богатство.
Молодой граф Проседди слушал с особенным вниманием речь будущего кардинала; глаза юноши блестели, и руки дрожали до такой степени, что он пролил из стакана вино, поднося его к губам. На волнение юноши никто не обратил внимания, все были заинтересованы обсуждением затронутого вопроса.
— Однако, милый синьор, — возразила куртизанка, — все эти господа отравители, вероятно, забывают, что царствует Сикст и что яд оставляет следы, которые медики легко открывают?
— В том-то и дело, что современные отравители употребляют яд, не оставляющий никаких следов. Последний раз князь Челяроза умер скоропостижно; его сын, обремененный массой долгов, был заинтересован в смерти отца: понятно, подозрения тотчас пали на молодого князя. По приказанию римского губернатора было назначено строгое следствие и судебно-медицинское вскрытие трупа. И что же нашли самые знаменитые медики? По их общему приговору, смерть князя произошла от болезни сердца, и вследствие такого заключения медиков молодой князь был отпущен на свободу. Затем по приказанию папы были произведены самые тщательные исследования шести трупов скоропостижно умерших людей. Многих из обвиняемых подвергли пытке, и все эти меры не привели ровно ни к чему.
— Таким образом, — воскликнул молодой граф, — все подозреваемые в преступлении избегли наказания?
— До сих пор так, — отвечал монсеньор.
— Остается суд Бога и адские муки на том свете! — заметил Карл Гербольд, находивший случай блеснуть своими религиозными убеждениями, как подобало истинному дворянину.
— Адские мучения! — сказал молодой граф. — Но они приходят слишком поздно! Страх адских мук никогда и никого не удерживал от преступлений. Мне кажется гораздо более существенным страх перед палачом.
Монсеньор де Марти обратил внимание на выражение лица молодого графа.
— Посмотрите, — прошептал прелат на ухо Марио, — как блестят глаза этого юноши, какое дьявольское выражение, не хочет ли он последовать примеру князя Челярозы?
— О, это невозможно, — отвечал Марио Сфорца, — его дядя, единственный родственник, польский маркиз и ни в чем ему не отказывает.
— Не знаю, быть может, я и ошибся, — отвечал прелат, — но выражение глаз этого юноши какое-то особенное; нет ли у него другого родственника, которого он хочет спровадить на тот свет?
— Едва ли!
Между тем разговор принял общий характер; приводили разные примеры из истории отравлений высокопоставленных лиц. Карл Гербольд рассказывал ужасные подробности отравлений женщиной брата Генриха III. Красавица Диана де Монсоро — передавал молодой лейтенант — преследовала принца повсюду, кокетничала с ним и, наконец, когда молодой человек, без ума в нее влюбленный, кинулся к ее ногам, отравила его.