— Мне ничего не остается прибавить к защите, которая указала на закон давности, — отвечал Браччи и снова сел на скамью.
— Я в свою очередь также попрошу господ судей иметь в виду мое несовершеннолетие, — сказал другой подсудимый.
Здесь произошла необыкновенная сцена. Монах, сидевший в углу, сбросил с головы башлык, и перед судьями и обвиняемыми явился папа Сикст V.
— Закон! — вскричал папа. — Вы говорите о законе в то время, когда эти негодяи так нагло нарушили его! На виселицу отцеубийц, на виселицу!
Судьи, опустив голову, молчали. Один только Касио осмелился возразить:
— Но, святейший отец, закон должен быть ненарушим, неужели справедливый Сикст его нарушит? Это было бы чересчур грустно.
— Молчите, Касио! — сказал папа. — Я хвалю вашу смелость; вы до конца исполнили святую миссию, возложенную на вас. Но помните, оправдание виновного, хотя бы и на основании закона, еще плачевнее, чем осуждение невинного. Ты, Атилло Браччи, — продолжал папа, обращаясь к старому феодалу, — три года тому назад, без всякого милосердия, велел прогнать семейство, предки которого жили сто лет на твоей земле, тебя не тронули ни рыдания женщины, ни просьбы ребенка, ни немощность старика…
— Земля — моя собственность, — отвечал феодал, — я имею право прогнать каждого из фермеров.
— С чем тебя и поздравляю, друг мой, — отвечал, иронически улыбаясь, папа, — земля пусть будет твоей собственностью; а мне позволь распорядиться головой отцеубийцы. Жандармы, увести его! — прибавил папа, обращаясь к страже.
— Что же касается тебя, Сильвио Кастелани, — прибавил папа, обращаясь к юноше, — ты, как ядовитая змея, укусил руку, облагодетельствовавшую тебя, и за это ты умрешь. Злодеи твоего сорта чересчур опасны; я решил всех их уничтожить, было бы слишком нехорошо оставить тебе жизнь, ты молод, можешь убежать с каторги и мало ли что еще можешь натворить, а потому ты умрешь! Жандармы, уберите и этого!
— Я не хочу умереть! — вскричал с пеной у рта обвиняемый. — Мне недостает еще трех лет до совершеннолетия.
— Господа судьи, — обратился папа к Палеотто, — кончайте ваше дело.
— Это совершенно лишнее, святой отец, — с горечью отвечал Палеотто, — если ваше святейшество взяли на себя эту обязанность.
Сикст V понял иронию кардинала Палеотто и ничего не сказал. Вскоре камера уголовного трибунала опустела.
ЛУЧ СВЕТА, А ПОТОМ МРАК
БЫЛА темная, безлунная ночь; по Тибру тихо скользила лодка, управляемая четырьмя сильными гребцами; лодка держала курс к берегу по направлению к тюрьме Ватикана. Гребцы были одеты в мундиры полицейских. Подъехав к берегу, трое из них вылезли, а четвертый остался караулить лодку. Сделав несколько шагов, они встретились с ночным патрулем.
— Кто идет? — раздался голос начальника.
— Англия! — был ответ.
— Доброго пути, товарищи, — прибавил начальник патруля. — Гуляйте в свое удовольствие. Берег тих, как монастырь.
— Посмотрим, что ты запоешь завтра утром, — пробормотал один из троих.
Мнимые полицейские были бандиты Малатесты и двое евреев, присланных Барбарой. Все трое отправились к тюрьме, где были посажены Зильбер и Гербольд; там они встретили тюремщика Фортунато, который вылез из густой травы, точно как из-под земли. От этого места до тюрьмы было еще далеко, но сюда выходил подкоп, ведущий к каземату Гербольда и его товарища. Ламберто стал прислушиваться.
— Кажется, дело принимает серьезный оборот, — прошептал он.
— Напротив, все идет хорошо, — отвечал наш старый знакомый Рубек. — За работу!
Вскоре в этом месте они отвалили большой кусок дерна, прикрывавшего отверстие, в которое мог, наклонившись, пролезть человек.
— Когда это все вы успели сделать?
— Мне случилось найти древнюю пещеру, от которой мы и сделали подкоп под каземат арестованных.
С противоположной стороны подземелья слышались глухие удары. Некоторое время все шло как нельзя лучше, как вдруг совершенно неожиданно вдали послышались шаги.
— Патруль! — сказал Рубек. — Мы пропали.
— Тише, — отвечал Ламберто, — пойдем прямо по дороге, а потом, когда пройдет патруль, опять вернемся сюда.
— А если они пожелают узнать, что мы здесь делали?
— Ну, в таком случае, будем работать кинжалами… Но тише, вот и полицейские.
Действительно, это был отряд полицейских, совершавших ночной обход в окружности Ватикана.
— Стой! Кто идет? — вскричал начальник патруля.
— Англия! — с уверенностью отвечал Малатеста.
— Ну, а потом? — спрашивал полицейский.
Этот вопрос озадачил бандита. Он не предвидел, что пароль мог заключаться в двух словах. Ламберто быстрым взглядом смерил силы противников. Их было десять, из коих девять имели ружья; десятый, командовавший отрядом, кроме сабли имел за поясом два пистолета. Если завяжется борьба, противники, несомненно, будут стрелять, в Ватикане поднимется тревога, прибегут целые отряды солдат, с которыми, разумеется, четверым не справиться. Все это Малатеста мигом сообразил. Между тем начальник патруля требовал объявить другое слово пароля.
— Вот тебе пароль! — вскричал бандит, погружая в горло полицейского свой длинный кинжал. Смертельно раненный, он повалился на землю.
Трое товарищей Ламберто сделали то же самое с тремя полицейскими, которые также попадали убитые или смертельно раненные. С остальными еще представлялась маленькая возможность справиться, но они имели ружья и стали приготовляться к выстрелам. К счастью, в те времена эти приготовления были весьма долги; между тем из подземелья вышли арестанты Гербольд и Зильбер. Все бросились к берегу Тибра, но, к своему ужасу, увидели, что лодка их исчезла. Действительно, ее арестовали полицейские.
— Пойдем через мост, — сказал Зильбер.
— Это невозможно!.. Мост караулит чуть не целый полк… Проклятие!.. Мы попались, как крысы в мышеловку!
— Ну, я, с моей стороны, предпочитаю смерть в волнах Тибра! — вскричал Фортунато и бросился в реку.
Остальные были в нерешительности. Освобожденные арестанты, изувеченные пыткой, не могли оказать им никакой помощи.
— Нам остается только умереть! — вскричал Малатеста, бросаясь с поднятым кинжалом на полицейских.
Завязалась страшная борьба не на жизнь, а на смерть, но, увы, она была чересчур неравной. Вскоре Ламберто и его товарищи были убиты, а Зильбер и Гербольд связаны веревками и доставлены обратно в тюрьму. Час спустя римский губернатор отправился к папе с рапортом. Сиксту V уже донесли о происшествии.
— Ну что? — встретил папа вопросом губернатора.
— Святейший отец! — рапортовал губернатор. — Арестанты пойманы и отведены опять в тюрьму, но это дело стоило жизни многим нашим солдатам.
— А тюремщик?..
— Убежал… Приняты меры к его розыску.
— Прекрасно. Как только поймают тюремщика, прикажите его повесить, а семейства убитых солдат щедро наградите.
— Слушаю, ваше святейшество, — отвечал римский губернатор.
— Да, кстати, — сказал папа, — прикажите поставить виселицу на Восса della verita, и с первыми лучами утренней зари оба негодяя должны быть повешены.
— Осмелюсь заметить вашему святейшеству, — сказал, кланяясь, губернатор, — что заря давно уже занялась.
— Правда, — заметил папа, подходя к окну, — ну, в таком случае завтра. Но помните, что лучи завтрашнего солнца должны освещать трупы повешенных!
— Приказание вашего святейшества будет исполнено, — отвечал губернатор, почтительно кланяясь, и вышел из дворца.
ЦЕНА КРОВИ
В тот же день ночью Сикст V сидел в своем кабинете и размышлял о политике государства. Кругом царила полная тишина, время от времени прерываемая однообразным звуком шагов часового, ходившего взад и вперед по коридору. Перебирая в голове все события, совершившиеся в Риме, папа был доволен порядком, водворенным им в вечном городе. Сикст сумел заставить уважать святость законов, бандиты уже не осмеливались грабить беззащитный народ, отчасти они разбежались, и многие из них были перевешаны.
— Благодарю Тебя, Искупитель, что Ты помог мне защитить бедный угнетенный народ, — шептал старик, глядя с благоговением на распятие, висевшее в углу. — Но в политике внешней как мало сделано для святой католической церкви! — продолжал рассуждать Сикст V. — Я мечтал возвратить в лоно церкви английский народ, но, увы, встретил несокрушимое препятствие в лице королевы Елизаветы! — Если бы мне еще десять лет жизни, — продолжал Сикст, — я бы возвратил престиж святому престолу, но, увы, я чувствую, что силы мои исчезают, я уже стою одной ногой в могиле! А как много предстоит еще сделать! Франция осмелилась взять короля без благословения святого престола; по милости упрямства Филиппа Испанского еретик Наварры поднял голову! А английская королева! С этой железной женщиной труднее бороться, чем со всей Европой. Италия также возмущается, в ней нет согласия, многие не хотят понять моих планов: объединить весь католический мир в христианской лиге, общими силами броситься на турок, задавить их, занять Египет, водворив там католицизм, и соединить Красное море со Средиземным. Папство, водворенное в Египте! Какое приобретение — Африка! Но для всего этого необходимы деньги, а у меня их нет, — прибавил Сикст, грустно опуская голову на грудь. — Я не могу идти по дороге Цезаря и Александра потому, что у меня нет золота.