– Помилуйте, святой отец! – шептал молодой человек чуть слышно и со слезами на глазах.
– Я понимаю, что это вещи неприятные, но те, которые охотятся за чужой дичью, не имеют права обижаться, когда их место занято законным хозяином. Теперь же я должен сказать, что наш спрятанный паж, о присутствии которого благородный посетитель и не подозревал, услышал, по воле или невольно, весьма важный разговор.
Танкред поднял голову. Все смущение в нем исчезло, и глаза его загорелись огнем.
– Преподобный отец, уверяю вас, я ничего не слыхал.
– Такой ответ показывает благородство дворянина. Если бы ты другому ответил иначе, я объявил бы тебя изменником чести дворянина и недостойным носить это имя. Но со мною… другое дело.
– Я вам повторяю, я ничего не слыхал! – ответил паж.
– Придется сказать тебе, что я уже все знаю и теперь только испытываю тебя. Разве я не знаю, что в этом разговоре шла речь о возможной перемене в царстве… и что сделаны были намеки на то, что король Франциск слаб здоровьем.
Говоря эти слова, иезуит наблюдал за пажом, желая узнать, какое впечатление произвели они на него. Страшное томление сжимало грудь иезуита, он чувствовал, что если он не так принялся за дело, то вся его надежда иметь союзника около Дианы рухнула бы. Но все-таки он ожидал, что слова его произведут должное действие. Танкред же, услышав Лефевра, потерял голову и бросился к ногам иезуита, воскликнув:
– Убейте меня, но помилуйте ее!
– Наконец ты решился говорить, – произнес Лефевр, вперяя в молодого человека холодный и острый взгляд. – Ну хорошо, расскажи подробно, если же нет…
Но паж уже оправился от минутной слабости и сказал:
– Ваше преподобие меня неверно поняли; я признаюсь в моей связи… с госпожой, но должен сознаться, что я испугался, услышав ваши слова, потому что, если слабость Дианы ко мне будет известна, то это может принести ей большой вред. Что же касается другого, то я ничего не знаю… ничего.
Иезуит размышлял. Он знал, что происшедший между дофином и его любовницей разговор затронул именно ту ужасную тему, о которой он предполагал. Дофин, горячего характера и жаждущий трона, несколько раз спорил с отцом, и доходило иногда до того, что оба вынимали шпаги из ножен. И с тех пор у дофина зародился адский замысел устранить отца.
Для иезуитов этот план имел великое значение, так как если бы на престоле воцарился Генрих II, то тогда они сосредоточили бы в своих руках власть над ним. И эта власть могла стать абсолютной, если бы они имели господство также над Дианой, его любовницей. Если бы иезуиты точно знали предмет разговора между Генрихом и Дианой, направленный против Франциска, и что этот замысел принял бы огромные размеры, то Лефевр получил бы неограниченную власть над Дианой, зная ее тайну, точнее, даже преступление. Вот адский план, который отец Лефевр придумал, и, казалось, ничто не препятствовало ему, если бы не упрямство Танкреда, угрожавшее разрушить замыслы иезуита.
– А! Ты не хочешь добровольно говорить, так я заставлю тебя! – И прежде чем паж опомнился, иезуит повалил его, поставил ему колено на грудь и вынул кинжал.
– Будешь ты говорить теперь? – прошипел иезуит. – Или, может быть, хочешь почувствовать острие кинжала?
– Нам пора вступиться, – шепнул граф де Пуа, который не мог оставаться спокойным при этой сцене.
Но Доминико остановил его жестом.
Паж, чувствуя себя во власти иезуита, даже не крикнул.
– Можете убить меня, – прохрипел он, сдавленный за горло, – но все-таки я не буду говорить.
У Лефевра вырвался дикий смех.
– Мне убить тебя?! Ты совсем с ума сошел, сынок! Твоя жизнь мне более дорога, чем моя собственная… Я только хочу уменьшить твою красоту, выколов тебе глаза, потому что ты противишься нашему делу.
Сдавленный крик был ответом на эти слова. Танкред видел по глазам иезуита, что тот сделает, что сказал, и сердце бедняги разрывалось.
– Сжальтесь, мой добрый отец, лучше убейте меня, я не буду сопротивляться!
Но Лефевр был неумолим:
– Решайся скорее, а то я приведу в исполнение свое обещание.
Танкред молчал, и Лефевр занес над ним кинжал.
– Раз, два, тр…
Он не закончил отсчета – послышался грохот опрокинутой и сломанной мебели. Лефевр с ужасом обернулся, но был схвачен за горло и обезоружен в один миг человеком, весьма походившим на демона, покрытым пылью и грязью. В одну секунду иезуиту был заткнут рот. Граф и его сын хлопотали около Танкреда, который от волнения был без чувств, тогда как Доминико награждал пинками лежавшего на полу связанного иезуита с таким усердием, что тот выл от боли.