– О! Господа, – говорил пришедший в себя Танкред, – спасите меня, моя благодарность…
– Не говори о ней, молодой человек, – ответил граф де Пуа, – ты нас проводишь к дверям дворца и этим отплатишь нам более, чем нужно.
– К дверям дворца?.. Монастыря, хотите сказать: вы ведь в монастыре иезуитов, и я не знаю, как мы уйдем отсюда; привратник сторожит…
– Это уже мое дело, – заметил Доминико. – Но прежде всего решим, что нам сделать с этой неприятной личностью. Мой совет, его в колодец с остриями.
Услышав это, иезуит, несмотря на свою храбрость, содрогнулся и с трепетом ждал ответа.
– Не принимайте таких решений, мой друг, – сказал мягко де Пуа, – мы можем убивать лишь тех, кто станет препятствовать нам на пути бегства, но совершать абсолютно не нужные убийства излишне.
Виконт де Пуа между тем уже заметил какой-то ящик вроде шкафа, высотой в человеческий рост, с маленьким оконцем.
– Что это такое? – спросил он у Танкреда.
– Это шкаф кающихся. Когда какой-нибудь послушник погрешил в чем-нибудь, его запирают туда, оставляя открытым окошечко, чтобы он мог дышать.
– Вот отличное место для преподобного, – решил виконт. – Там внутри он будет находиться, как принц, и может там размышлять об опасности выкалывать глаза юношам, которые не желают становиться шпионами.
Но шкаф был заперт на ключ. Доминико обыскал иезуита и вскоре нашел ключ именно от этого шкафа. Несмотря на сопротивление, Лефевр был втиснут в шкаф и заперт. Пространство в этом новомодном карцере было настолько мало, что иезуиту пришлось стоять навытяжку. Эта образина священника, с завязанным ртом и испуганно выпученными глазами, была так забавна, что Танкред, весьма, впрочем, необдуманно, громко расхохотался.
– Теперь пойдемте, – сказал Доминико. – Будьте здоровы, преподобный отец, и опасайтесь более всего задохнуться, потому что мы вас запрем, и вам нужно беречь дыхание, покуда вас не освободят.
Беглецы, к которым присоединился и Танкред, дошли до больших ворот. Привратник не хотел их пропустить, но Доминико объявил ему, что он принадлежит к дому Монморанси и пришел по поручению своего хозяина, тогда привратник открыл ворота. Великий коннетабль считался самой крепкой опорой иезуитов во Франции.
Когда беглецы вышли из монастыря, граф де Пуа впервые за пять лет вздохнул свободно, его лицо просветлело. Но сын, напротив, казался озабоченным.
– Я все-таки думаю, – сказал наконец виконт, – что мы глупо поступили, оставив так Лефевра. Таких змей следует уничтожать без размышления.
– Одно слово, – воскликнул Доминико, остановившись, – и я избавлю вас навсегда от этого негодяя!
Но граф де Пуа удержал его:
– Зачем нам напрасно проливать кровь?
Таким образом, снисхождение честных людей порой обеспечивает безопасность и счастье негодяев.
XV. Королевские похождения
Пока вокруг Франциска I, короля-кавалера, замышлялись темные дела и различные партии оспаривали трон, кое-кто даже внушал сыну покуситься на жизнь отца, он, то есть Франциск, наслаждался высшим для него блаженством. Он, по своему обычаю, пренебрегал делами государства для искусства и женщин. Хотя прелестная Диана была самой главной его страстью, но все-таки король не пренебрегал и другими приятными любовными похождениями. Пламя, которое теперь так горячо пылало в сердце короля-обольстителя, принадлежало красивой мещанке Арнудине, вскружившей головы всем приказчикам и писарям своего квартала. Она была женой плешивого пятидесятилетнего золотых дел мастера, человека весьма ревнивого, но не настолько, чтобы сопротивляться королю. В то счастливое время, если муж показывал ревность к жене, на которой останавливалось внимание короля, то такого строптивца заключали в Бастилию.
Эта новая страсть короля была известна графине Диане. Но она, как все любовницы, долго державшиеся в фаворе, вовсе не устраивала серьезных сцен ревности, а, напротив, способствовала его свиданиям с мещанкой. Поступая таким образом, Диана почти имела положение законной жены, которую хотя и обманывают, но зато всегда возвращаются к ней с удвоенной любовью, надеясь получить прощение за неверность. Франциск в этих похождениях развертывал весь свой отважный характер, отличавший его, как любовника-авантюриста.
Вместо того чтобы думать о делах государства, он занимался франтовством и заботой о том, чтобы о нем как можно больше судачили. Сначала он искал случая блеснуть воинскими победами, но скоро генералы Карла V обрезали ему крылья на этом поприще. Тогда побежденный, разоренный король бросился удовлетворять свою страсть искателя приключений. Любовь и турниры занимали все его время, которого у него не хватало для занятий делами своего государства, и тот, кто мерился прежде своей шпагой с Карлом V, ночью по улицам Парижа преследовал хорошеньких девушек, дрался с мошенниками и тому подобными людьми, которые в то опасное время шлялись ночи напролет по улицам французской столицы.