Бедный старик сделал усилие, приподнял голову и коснулся своими бледными губами изображения Святого Мученика, который всегда был и будет единственной надеждой того, кому уже не на что надеяться, утешением умирающих и светлым лучом, рассекающим мрак неизвестного нам мира.
Это усилие окончательно истощило силы папы. Голова его упала на подушку, он обратил свой последний взор на Санта Северина, как бы прося его исполнить свои обещания, и испустил дух. Пий IV как владыка и как первосвященник заслуживал многих порицаний, но он заслуживал также и прощения Всевышнего, так как всегда действовал по убеждению, думая, что поступает именно так, как должно.
Лейб-медик поднес зажженную свечу к губам папы и, видя, что пламя не колеблется, воскликнул:
– Его святейшество папа Пий Четвертый умер!..
– Сообщите об этом кардиналу Альдобрандини и велите капитану швейцарской стражи сейчас же прийти сюда! – приказал Санта Северина, который в эту торжественную минуту подавил свое горе, чтобы думать только об исполнении последней воли усопшего.
Капитан, старый, преданный и испытанной честности солдат, явился тотчас же. Приказания, отданные ему кардиналом, были ясны, точны и безотлагательны, и он вышел, чтобы неукоснительно исполнить их.
Действительно, минуту спустя толпа слуг с дикими криками ворвалась в комнату папы. Никто не мог дать ей отпора, так как там находился один только Санта Северина, молившийся, стоя на коленях, у смертного одра папы.
Кардинал встал и жестом приказал выйти этим бесстыдным и по большей части пьяным мерзавцам. Но вино придавало им смелость, которой бы у них иначе не хватило в присутствии кардинала, с минуты на минуту могущего сделаться папой. На приказание Санта Северина они ответили взрывом хохота и принялись отворять ящики и тащить все, что только им попадалось под руку.
Но в коридоре раздались тяжелые шаги, вошли швейцарцы и, не говоря ни слова, начали бить грабителей по головам шпагами плашмя. Двое из них, у которых нашли добычу, были арестованы, другие поспешно разбежались. Арестованные были, по приказанию кардинала, заперты в темницу дворца.
– Если я стану папой, – сказал задумчиво Санта Северина, – первым моим актом правосудия будет повесить этих двух разбойников.
И вполне уверенный, что после столь энергичного поступка его уже не будут больше беспокоить, он снова погрузился в свою молитву. Когда пришли его коллеги, то они еще более утвердились в намерении вручить папство этому праведнику, найдя его коленопреклоненным и молившимся у смертного одра папы.
X. Черный папа
Карло Фаральдо с истинным удовольствием исполнял нетрудные обязанности, наложенные на него саном послушника. Он заботился о нескольких чрезвычайно ценных картинах, принадлежащих иезуитам, должен был каждый день прочитывать несколько отрывков из «Духовных упражнений» святого Игнатия, этой зловещей, изламывающей человеческие мозги машины, изобретенной с таким глубоким знанием дела основателем ордена иезуитов. А также должен был прочитывать в часы, для него наиболее удобные, несколько недлинных молитв; все же остальное время был свободен делать, что ему вздумается.
Венецианец проводил свой досуг, прогуливаясь под высокими деревьями парка, прилегающего к монастырю, и лелеял ту мечту, которая столь сильно повлияла на его молодую жизнь.
Фаральдо полнел, и, хотя это и портило немного элегантность его фигуры, которой он так гордился, тем не менее это указывало на отличные материальные условия, доставляемые орденом своему послушнику.
Действительно, одним из главных правил иезуитского ордена (правило, на которое так жестоко, но без всякого повода, позже нападали янсенисты[46]) было делать дорогу, ведущую в рай, удобной и приятной для послушников, вместо того чтобы усыпать ее терниями и колючками, как то делают другие ордена.
Молодой человек возмутился только однажды: тогда, когда отец настоятель, желавший приучить его к повиновению, приказал ему оставаться целые два часа, запершись в своей келье и читая «Духовное упражнение».
Венецианец особенно ненавидел это чтение, он с ужасом замечал, что этот мистический трактат оказывал на него пагубное влияние; он боялся поддаться ему и самому сделаться иезуитом.
С другой стороны, нельзя было не читать: двери послушнических келий оставались всегда открытыми, и отцу настоятелю весьма легко было следить за исполнением своих приказаний.
Но когда молодой человек попробовал противодействовать, отец настоятель вежливым, но твердым тоном заявил ему, что его никто не удерживает как пленника и что если он не в состоянии свыкнуться с правилами ордена, то всегда свободен удалиться из монастыря, прибавив, что в таком случае он может вполне располагать тем платьем, драгоценностями и деньгами, которые были на нем при вступлении его в монастырь. Это предложение прозвучало для юноши нешуточной угрозой.
46