— Я глубоко признателен вашему святейшеству, — сказал растроганный архитектор, — но осмелюсь просить вас еще об одной милости, если Господь Бог благословит мое дело.
— Какое, Фонтана?
— Когда водрузится обелиск на пьедестале, пусть внизу будет вырезана следующая надпись: «В правление папы Сикста V поставлен архитектором Доминико Фонтана из Комо».
— С величайшим удовольствием, — отвечал папа. — Ну… а если дело не удастся?
— О святой отец, я уверен, что удастся!
— Однако еще раз повторяю: если не удастся, не скрою от тебя, друг мой Фонтана, моему гневу не будет границ, — сказал папа. — Виселица, поставленная на площади для всех, кто осмелится производить беспорядки и мешать работам, будет наградой и тебе, мой бедный Фонтана.
— О святой отец! — вскричал архитектор. — Если, сохрани Бог, мое дело не удастся, стыд меня убьет скорее виселицы.
Папа ничего не отвечал, он был взволнован.
— Итак, ваше святейшество, — сказал торжественно Фонтана, — мной сделано все, что в силах человеческих, в остальном я должен положиться на Господа Бога; благословите меня!
Сказав это, Фонтана упал на колени перед папой и склонил голову.
— Да будет над тобой благословение Божие, сын мой! — сказал папа взволнованным голосом.
Фонтана встал и, поцеловав туфлю святого отца, вышел. Сикст V проводил его глазами.
— Теперь, — прошептал старик, — следует принять необходимые меры. Если я увижу собственными своими глазами неудачу, моему гневу, я знаю, не будет границ, и бедный Фонтана поплатится своей головой. Надо сделать так, чтобы этого не было.
Прошептав эти слова, папа приказал позвать Бернарда Аквапендента, офицера испытанной верности, и что-то шепнул ему на ухо.
— Слушаю, ваше святейшество, — отвечал офицер и поспешно вышел.
Между тем на площади святого Петра собралось множество народа; все с нетерпением ожидали начала работ, громадная толпа рабочих окружала обелиск, кругом опутанный цепями и канатами, привязанными к лесам; каждый рабочий имел в руках конец цепи или каната. Представители всех дворов Европы, в том числе и герцог Люксембургский, приехавший из Франции специально, чтобы присутствовать при работах, размещались кругом в ложах, обитых бархатом; на балконе Ватикана стоял папа Сикст V.
— Я вижу чудесно возрожденный Рим в царствование гениального Сикста! — воскликнул герцог Люксембургский.
Слова эти переданы были папе и, конечно, произвели на него приятное впечатление.
Недалеко от главной машины стояли два столба с перекладиной, на которой висела веревочная петля. То была виселица. Палач и его двое помощников беспечно поглядывали кругом в ожидании работы. Виселица была поставлена по приказанию Сикста V для устрашения народа. За несколько дней до церемонии папским декретом было объявлено, что каждый, кто осмелится произнести хотя бы громкое слово во время работ, будет тотчас же повешен. Но эти предостережения были совершенно лишними, толпа до такой степени сосредоточила свое внимание на главной машине, что, вероятно, никто не глядел на виселицу; всем было не до разговоров, каждый ждал результата этого грандиозного предприятия. Около десяти часов был подан сигнал начинать работы, на подмостках появился архитектор Фонтана бледный, но с выражением энергии на лице. Как главнокомандующий войском на поле сражения, он отдавал приказания громким голосом; рабочие, как видно, прекрасно дисциплинированные, умело делали свое дело. Цепи и канаты натягивались все сильнее и сильнее, обелиск сначала заколебался, потом медленно стал отделяться от земли, именно в этот самый момент цепи вытянулись и порвались, вся тяжесть обелиска пала на канаты, которые начали трещать, архитектор Фонтана побледнел, как смерть, и прошептал: «Боже великий, я погиб!» И, действительно, если бы еще несколько минут канаты были натянуты, то они порвались бы, как вдруг из толпы раздался громкий голос:
— Намочите канаты водой!
То кричал некто Реймондт Бреска, моряк. Страх смерти не заглушил в нем желания помочь архитектору, принадлежавшему, также, как и Бреска, к ордену масонов.
— Полить канаты водой! — крикнул Фонтана.
Все канаты мигом были политы водой и, конечно, произошел весьма натуральный феномен, который невежественной толпе показался чудом. Влажные веревки окрепли, вытянулись, толпа рабочих сделала усилие, обелиск зашатался, повис в воздухе и тихо опустился на пьедестал.
В это самое время с крепости святого Ангела раздались пушечные выстрелы. Восторженная толпа рабочих подхватила архитектора Фонтана и понесла его на своих плечах в Ватикан.
Папа, бледный, взволнованный, мог проговорить только слова:
— Сын мой!
Фонтана также не мог выговорить ни слова и молча, обливаясь холодным потом, упал к ногам Сикста. После нескольких минут молчания Сикст, глубоко вздохнув, сказал:
— Поздравляю тебя, друг мой Фонтана, дворянином и кавалером ордена Золотой Шпоры.
— Но, ваше святейшество, — вскричал сконфуженно архитектор, — столько милостей, я их не заслужил.
— Напротив, я еще у тебя в долгу, — сказал папа.
— О ваше святейшество! — кланялся Фонтана.
— Да, да, — продолжал папа, — я ничем не могу возблагодарить тебя за тот страх, который внушало тебе мое суровое распоряжение.
— Вы изволите говорить о виселице, святой отец?
— Именно о ней.
— Но ваше святейшество, — продолжал Фонтана, — я не думал о виселице. Если бы предприятие не удалось, все равно я бы не жил на белом свете.
— Тем не менее, друг мой, ты вышел из моего дворца с убеждением, что тебя ожидает в случае неудачи виселица. Позволь же мне тебе показать, что и в этом случае мной были приняты меры против меня самого. Бернард! — крикнул папа, подойдя к двери.
Тотчас же явился офицер, получивший несколько часов тому назад секретные инструкции папы.
— Говори, что я тебе недавно приказывал на ухо, говори все откровенно, — сказал Сикст.