Но герцогиня Фарнезе совсем иное дело. Великосветская львица, всегда утопающая в роскоши, не могла понять трудностей святой обители и снисходительно отнестись к оказанному ей скромному приему. Монахини хорошо знали все это и страшно волновались. В саду был накрыт стол, на котором расставляли фрукты и прохладительные напитки, но все это было далеко не роскошно, каждая мелочь носила на себе печать бедности. Новоявленный садовник хлопотал о приведении сада и цветника в порядок, расчищал дорожки, подвязывал кусты и срывал желтые листики с растений. Роза также была взволнована, приезд папы как-то странно на нее действовал, она сама не знала, почему ее ледяное сердце прыгало в груди. Старушка настоятельница бродила туда и сюда, указывая каждой монахине ее место и внимательно рассматривая все расставленное на столе. Часу в одиннадцатом дано было знать, что кортеж приближается к монастырю; все встали по своим местам в ожидании приезда почетных гостей; вскоре зазвонили колокола, растворились ворота монастыря, и папа Сикст V, опираясь на руку своего друга кардинала, вышел из кареты, окруженный телохранителями. Вслед за ним шла герцогиня Юлия Фарнезе со своей блестящей свитой, в которой находился и наш знакомый кавалер Зильбер. Лишь только папа появился в саду обители, как Роза, всплеснув руками, прошептала: «Боже великий! Это тот самый монах, который спас мою покойную маму от злобной толпы и подарил нам крест».
Но этот порыв не был замечен, внимание монахинь сосредоточилось на почетных гостях. Папа, благословив настоятельницу и всех присутствовавших, сел в кресло и стал расспрашивать весьма подробно о нуждах монастыря. Сикст любил эту обитель за ее бедность, простоту и строгое соблюдение устава, к величайшему смущению всех. В то время когда папа сидел в кресле около стола, старый садовник, уставив на него свои пылающие глаза, не снял шапку.
Это обстоятельство привело в ужас настоятельницу, она подбежала к нему и тихо сказала:
— Вы совсем сумасшедший, о чем вы думаете? Перед его святейшеством вы стоите в шапке!
Садовник поспешил обнажить голову. В это время папа, вытирая лицо платком, спросил настоятельницу, не может ли она ему дать напиться лимонада.
— Сию минуту, ваше святейшество, сию минуту! — заторопилась старушка.
— Зильбер, принесите стакан лимонада святому отцу! — поспешно сказала Юлия Фарнезе.
Что-то в голосе светской львицы показалось странным послушнице Розе. Она вздрогнула и стала наблюдать за всеми движениями Зильбера. Роза мгновенно поняла, что хотят отравить Сикста. Кавалер Зильбер налил из кувшина в чашу лимонад и, вынув из бокового кармана пузыречек, быстро накапал в лимонад какой-то жидкости.
Сикст и вся окружающая свита не обратили ни малейшего внимания на действия молодого кавалера. Но Роза видела все. Теперь исчезло всякое сомнение: Сикста хотят отравить ее страшным ядом. Эта мысль привела в ужас Розу. Как! На ее глазах должен погибнуть тот добрый монах, который спас ее маму и отдал все, что у него было — серебряный крест. Подобные минуты не забываются. Роза задыхалась, сердце ее замерло, глаза горели, как две свечки. Чувство беспредельной благодарности к тому, кто отнесся к ее маме и к ней по-человечески, взяло верх, закоренелая преступница в эту минуту внезапно обрела истинное величие. Когда кавалер Зильбер подал Сиксту отраву, и папа, принимая чашу стал подносить ее к губам, собираясь выпить, Роза стремительно вырвалась из ряда монахинь, подбежала к Сиксту и, ударив по чаше, крикнула:
— Ваше святейшество, не пейте!
Чаша вывалилась из рук папы. Все оцепенели от ужаса. Первой опомнилась настоятельница.
— Святейший отец, помилосердствуйте, простите! Она сумасшедшая, — молила старушка, упав к ногам папы.
Но Сикст придерживался иного мнения, поступок молоденькой монахини он совсем не отнес к сумасшествию.
Умный папа понял все, для него было ясно, что герцогиня Фарнезе и кавалер Зильбер хотели его отравить.
— Позвать доктора Григорио! — крикнул он, подымая чашу, в которой еще осталось немного жидкости.
Юлия Фарнезе побледнела, как смерть, и чтобы не упасть, схватилась за стол.
Вскоре явился знаменитый медик Григорио Амендоли.
— Маэстро Григорио, — сказал папа, — возьмите чашу, тщательно исследуйте ее содержимое и скажите нам ваше мнение.
Доктор взял чашу, рассмотрел жидкость и, почтительно кланяясь, сказал:
— Ваше святейшество, в настоящую минуту я ничего не могу доложить вам, по виду здесь лимонад, он даже не потерял своего цвета, и я не вижу ни малейшего следа отстоя.
— А, понимаю, яд Борджиа! — вскричал Сикст. — То, что мы так давно ищем, ну, на этот раз я клянусь Создателем обнажить корень зла и вырвать его, если бы мне для этого пришлось подвергнуть пытке целый Рим.
— Позвольте, ваше святейшество, мне попробовать действие жидкости на собаке, — сказал доктор.
— Пожалуйста, прошу вас.
Медик сделал знак одному из своих приближенных, тот, выслушав на ухо полученное приказание, вышел за ворота. Вскоре он явился с маленькой собачкой на руках. Между тем доктор приказал подать молока и вылил в него оставшуюся часть жидкости. Эту смесь поднесли собачке, она тотчас стала лакать, но, едва сделав несколько глотков, вдруг упала в страшных конвульсиях на землю и тотчас же издохла. Не оставалось ни малейшего сомнения, что лимонад был отравлен.
— Что вы скажете, маэстро Григорио? — спросил папа.
— Я нахожу, ваше святейшество, что в этой жидкости был самый страшный и тонкий яд, не имеющий ни запаха, ни вкуса. Вашему святейшеству, конечно, известно, что природа наградила всех животных, а в особенности собак, необыкновенным обонянием, то, что принято называть чутьем. В данном случае собачка, понюхав молоко, тотчас же вылакала его — это служит ясным доказательством, что яд был в высшей степени тонкий.