И, говоря это, он вынул длинный и острый кинжал, который был спрятан в верхней одежде герцога.
— Ради Бога, не проливайте кровь! — воскликнул скованный старик. — Освободите меня, как сможете, только не ценою крови!
— Как ты, отец, прикажешь, так и будет сделано, — сказал почтительно Красный, которым оказался никто иной как виконт де Пуа.
А Доминико продолжал обыскивать герцога, который счел за лучшее молчать, и вскоре нашел маленький ключик. По злобному взгляду герцога, Доминико угадал, что отыскал то, что было необходимо.
— Вот! — воскликнул он. — Вот этот ключ! Господин герцог облегчает наши труды и возвращает вам, граф, свободу. Вот уже готово!
И цепи графа де Пуа, открытые найденным ключом, со звоном упали на каменный пол темницы.
Пленник поднялся на ноги; он слегка пошатнулся, но вскоре встал твердо и подошел к коннетаблю.
— Герцог! — сказал он величаво и грустно, скрестив на груди руки. — Как ты видишь, недолго пришлось издеваться тебе над Богом.
Монморанси ничего не отвечал, с ужасом сознавая, что именно собирались с ним сделать его слуга и сын графа.
В один миг они сняли с коннетабля все платье, оставив его в нижнем белье, и подтащили к цепям.
— Смилуйтесь! — шептал герцог. — Лучше убейте меня, чем такая ужасная смерть! Будьте христианами.
— А ты разве был христианином по отношению к моему отцу? — спросил виконт, замыкая цепи на запястьях герцога.
— Сын мой, — предостерег граф, — смотри, что делаешь. Как бы мы не превысили свою власть?
— Отец, это просто необходимо. Если он останется на воле, то скоро опять проявит свое тиранство над нами. Нужно, чтобы он остался здесь, пока не придут его освободить. Но пока придут за ним, мы успеем скрыться.
Граф вздохнул и замолчал.
Вскоре герцог был надежно закован.
— Теперь попробуй-ка на себе тяжесть этих цепей, — сказал ему желчно молодой человек. — А мы с тобой, отец, приступим теперь к делу.
Виргиний де Пуа сел на камень. Доминико вынул из кармана бритву и сбрил графу его густую бороду, оставив только усы и маленькую бородку клинышком, по тогдашней моде. После этой операции они быстро одели на де Пуа платье, оружие и даже сапоги де Монморанси. Пленник стал совершенно не узнаваем.
После этого все трое направились к дверям камеры.
— Остановитесь! — кричал герцог, протягивая закованные руки. — Если вы меня освободите, клянусь, что не причиню вам никакого вреда и помогу всеми своими силами.
— Чересчур поздно! — воскликнул Доминико. — Ты должен был сделать это гораздо раньше.
И они удалились, с шумом захлопнув за собой железную дверь.
И тогда великий коннетабль Франции, человек, участвовавший в двадцати битвах, насмехавшийся над опасностями, опустился на пол и заплакал. Плакал, как дитя, как женщина. Несчастье сломило его железную волю, и неумолимый человек превратился в бессильного страдающего узника.
XIII
Критическое положение
Три заговорщика, закрыв подземную тюрьму, пошли по коридору. Только старший де Пуа приостановился на минуту, прислушиваясь к воплям несчастного, занявшего его место.
Граф поднял умоляющий взгляд на своих спасителей. Но на лице Доминико и виконта он прочел такую непоколебимую решимость, что не осмелился и ходатайствовать за наказанного. На самом деле это наказание было вполне заслуженное. Спутники направились далее. Доминико шел впереди, указывая дорогу. Он поднимался с легкостью и быстротой по лестницам, знакомым ему. Так они дошли до железной двери, ведущей из кабинета герцога в подземную тюрьму. Вдруг слуга вскрикнул сдавленным голосом.
— Что там? — спросил виконт де Пуа.
— А то, что пока мы находились в подземелье, кто-то запер железную дверь, и то… что один Монморанси знает, где находится тайная пружина, которую надо надавить, чтобы дверь открылась.
— Придется искать ее! — сказал виконт, и все трое принялись обыскивать дверь и стены, но это не дало никаких результатов. Другого же выхода они не смогли отыскать и побрели дальше наугад. Бедный старик, обессиленный долгим заключением, не мог идти далее; сын же, спокойный и сильный, поддерживал его и почти нес, но наконец усталость одолела обоих.
— Сюда… сюда, — позвал запыхавшийся Доминико, — я, кажется, нашел выход.
Слабый свет проникал из почти незаметной щели в стене и в потолке. Беглецы бросились в коридор, открывающийся направо, и при тусклом свете факела увидели дощатую гнилую и ветхую стену. За этой стеной через многочисленные щели виднелся свет.
— Вот спасение, вот свобода! — кричал слуга с энтузиазмом и так сильно толкнул слабую деревянную стену, что доски разломались и вывалились, образовав широкое отверстие. Но, взглянув в него, Доминико в ужасе отскочил назад. Его спутники также прибежали и увидели в чем дело. Доски заслоняли вход в круглую комнату, куда падал свет из отверстия в потолке. Но эта комната… не имела пола! Она представляла собой большой и глубокий колодец, вокруг которого имелся узкий карниз. В этот-то колодец и свалились доски, и если бы Доминико вовремя не остановился, то тоже упал бы туда. На дне колодца при свете сумерек виднелись стальные лезвия, воткнутые остриями кверху.
— Я уже слышал об этом! — прошептал Доменико, на лбу которого выступил холодный пот.
Это было в самом деле последнее слово феодального суда: на эти острия в колодец бросали несчастных, заслуживших немилость своего феодала.
— Какой ужас! — шептал граф де Пуа. — Теперь я понимаю, что человек, привыкший с самого раннего возраста видеть подобную жестокость, смотрит на страдания других равнодушно.
Между тем настал вечер, и свет в потолочном окне померк, факел вскоре угас. Наступила глубокая тьма, и наши несчастные беглецы вынуждены были дальше продвигаться по коридорам ощупью, ежеминутно опасаясь провалиться куда-нибудь.
XIV
Демон против демона
Сколько времени продолжалось то изнеможение, в котором находились наши герои? Может быть, считанные минуты, а может быть, часы. Они не могли дать себе отчета в чем-либо, ибо все упали духом. Тем не менее нельзя было назвать их малодушными, так как они находились во тьме подземелья. Поэтому о проявлении здесь геройства или необдуманной поспешности не могло быть и речи. Довольно долго шли они ощупью. Вдруг Доминико встрепенулся.