Все присутствующие, исключая Генриха, громко вскрикнули от ужаса.
Обвиняемый же, склонив голову, более остальных сознавал тяжесть своего преступления, совершенного по наущениям священника и женщины.
— Герцог де Энжен, — сказал король, — вы будете призваны наследовать мне, если сын мой будет лишен короны. Я знаю, что надежда трона благодаря вашему благородному сердцу не сделает вас пристрастным, а потому еще раз прошу откровенно высказать мне ваше личное мнение по делу принца Генриха.
Герцог де Энжен, бледный, вытер платком вспотевший лоб.
— Я думаю, — ответил он, — что ваше величество должны бы осчастливить вашим снисхождением принца Генриха и простить ему первое прегрешение.
— Я не спрашиваю вас, что я должен делать, — сказал резко Франциск, — я спрашиваю у вас только, что вы думаете об участии моего сына в этом преступлении? Уверены ли вы, что принц Генрих в самом деле замышлял против меня?
Но на этот вопрос не было необходимости отвечать, стоило только взглянуть на Генриха: вид его показывал полное признание в своей вине.
Герцог же поник головой и ответил:
— Он раскаивается.
— Это принесет ему пользу для вечного блага, — сказал холодно король. — Кардинал, уведите с собой принца и приготовьте его к смерти, как подобает христианину и дворянину-принцу. Господа, вы мне отвечаете за него головой.
Генрих протянул умоляюще руки к отцу, но тот отвернулся от него, и по знаку короля все оставили кабинет.
Оставшись один, король почувствовал, что силы покинули его. Приговор сыну хотя и был жесток, но справедлив, и если не волновал совесть короля, то глубоко раздирая его сердце.
— Мой сын! — шептал он. — Убить его по моему распоряжению!
И невольная дрожь пробежала по жилам короля. Вспомнилось ему, как сын его появился на свет, и сколько надежд возлагал он на этого младенца, наследника династии, и потом, когда наследник, юношей уже, участвовал в войне и, побеждая врагов, наполнял гордой радостью сердце отца… И что же вышло в конце концов? Сын его изменник и отцеубийца! И скоро по одному только знаку отца эта молодая жизнь перестанет существовать, и шпага великого прево заставит покатиться голову, предназначенную со дня рождения носить корону Франции.
Тысячи мыслей бродили в голове этого всемогущего властителя. Зарождалась мысль о прощении сына, но совокупность поступков отодвигала прощение на задний план. Король все мог бы простить, но не подобное ужасное оскорбление, о котором, впрочем, Генрих ничего не знал, так как, составляя замысел, он сделал условие, чтобы отец его имел богатое и спокойное убежище. Король встал, бледный и решительный.
— Генрих умрет, — сказал он глухо, — я решил это, и сам Бог не заставит меня изменить решение.
— Бог всемогущ, сын мой, — произнес позади его какой-то голос.
Франциск обернулся. Перед ним стоял старичок, невысокий, бедно одетый и хромой; его можно было принять за самого простого, если бы не глаза, горевшие каким-то жгучим огнем. Король почувствовал какой-то суеверный страх. Но он тотчас же оправился и, приняв строгий вид, спросил:
— Кто вы такой?
— Я Игнатий Лойола, — отвечал скромно старик, просто произнося это знаменитое имя, которое во всей Европе возбуждало страх и почтение в народе и королях.
Монарх содрогнулся: странность неожиданного посещения отвлекла его немного от грустных мыслей.
— Так это вы, — произнес король, проницательно смотря на Лойолу, — тот, которого считают теперь уже святым, когда он еще жив.
— Один Господь Бог свят, — возразил Игнатий, — мы бедные грешные, только веруя и раскаиваясь, надеемся спастись.
— Как вы оказались здесь, несмотря на мой приказ, запрещающий вход сюда кому-либо?
— Бог направлял мои шаги, дабы я мог исполнить поручение, данное мне Им.
Святой человек не сказал настоящей причины, что, кроме путеводителя Бога, он имел пособниками нескольких хранителей — тайных членов общества, которые хотя понимали ответственность, которую они принимали на себя, но все-таки не осмелились преградить дорогу генералу ордена.
— Поручение! — воскликнул король с подозрением. — Бог послал вас с миссией ко мне, святой отец?
— Да, — отвечал серьезно основатель ордена иезуитов.
— Хорошо, я вас выслушаю… Человек, подобный вам, имеет право рассчитывать на мое внимание. Но попрошу вас немного обождать здесь; я должен сперва выполнить одно важное дело.
— Государь, — воскликнул Игнатий, — именно ради этого важного дела Бог и послал меня к вам!
Король резко от него отвернулся.
— Преподобный отец, это дух Божий вдохновил вас или вы пришли по просьбе кого-либо другого?..
— Государь, позвольте вам доказать…
— Часто, — перебил его монарх с иронией, — часто даже люди, носящие святое звание, путают свои желания с желанием Бога.
— Хорошо, король, представляю вам доказательства, — гордо произнес Лойола. — Бог мне сказал: иди в Лувр! Там теперь король Франции совместно с кардиналом и прево, а также и герцогом Энженом, осуждает сына своего на смерть…
— Вы ошибаетесь, святой отец, — пытался оправдаться король, все же сильно побледнев при этом.
— Они там, — продолжал Лойола, указывая на дверь, в которую вышли названные четыре личности. — Они в той комнате ожидают вашего приказания, монарх, и если этому приказу не воспрепятствует сверхъестественная сила, то будет запятнана кровью благородная корона Франции.
Игнатий простер вперед руку и продолжал:
— Но Бог обо всем подумал и послал меня сказать вам, как некогда он Сам сказал Аврааму: «Король, не проливай крови сына твоего!»
Франциск, бледный, отступил немного и сказал: