«Что значит это удаление от царевича нужнейшего человека в самое важное для него время, от 15 до 20 почти лет? — пишет М. П. Погодин. — Поручения, данные Гизену (Гюйссену. — Л.А.), очень незначительные и легко могли быть исполнены всяким другим. Он нашел невесту для царевича, но это было уже в последнем году его отсутствия. Куда девалась прежняя заботливость царя о занятиях сына? Если были какие-либо распоряжения, они сохранились бы наверное, как сохранились донесения токарного мастера, немца, о расположении царевича к этому искусству. Сам Петр был занят, Меншиков жил в Петербурге, и царевич оставался на своей воле, в Преображенском, года с два, т. е. 15 и 16 год. В продолжение этого времени, мы знаем только 14 писем царевича к отцу, с вопросами о здоровьи. Не видать ли уже здесь, в отстранении Гизена, как и прежде в удалении Нейгебауэра, тайного намерения Меншикова приучать царевича к праздности и лени, давая ему простор и свободу для препровождения времени с его родными, приверженцами старины, с попами и монахами, к которым он получил известное расположение еще при матери, — и тем приготовить будущий разрыв с отцом. Меншиков мог, под каким-нибудь благовидным предлогом, подать злоумышленный совет Петру, послать Гизена в чужие края. Так и думали иностранцы, даже в близкое время: Бюшнич, Левек и Кокс».
Любимец Петра I не чужд был прислушаться к чужому голосу, когда то сулило ему какие-либо выгоды. Вспомним, кем была внушена мысль А. Д. Меншикову о сближении его с Петром II. Датским посланником, двор которого имел определенные виды на такой поворот дел. Это было в интересах политики датского короля. Можно предположить, что и в данном случае Александр Данилович за кругленькую сумму не прочь был прислушаться к чьему-то «мудрому» голосу. Не забудем и следующего факта: в Вене, объясняясь с цесарем, Алексей станет рассказывать о том, что Меншиков с умыслом дал ему дурное воспитание, не заставлял учиться и окружал дурными людьми.
В круг знакомых царевича в это время входят: несколько Нарышкиных, Никифор Вяземский, Колычевы, домоправитель царевича Еварлаков и целый ряд духовных лиц.
Самые же близкие люди — это его тетки, дочери царя Алексея Михайловича от первого брака. В их ближайшем кругу — духовные люди, которые очень сердечны к царевичу. Алексей любит слушать их.
— Как к жене и сестрам царь относится, — говорили они, — так и к России. Москва чужда ему. О новой столице помышляет, а того не ведает, сказано было еще иезуитами Лжедмитрию Второму перенести столицу из Москвы. Тяжкое время для России, тяжкое. Но пока Москва не порушена, Россия не погибнет.
«К попам он имел, — по словам его камердинера Афанасьева, — великое горячество».
— Ты, Алеша, надежда наша, — говорили родственники его по матери, дядья. — Кому ж, кроме тебя, за народ заступиться. Ропщут люди. Отцом недовольны. И то верно: в кои-то веки бывало, чтобы русскими басурмане управляли. Говорил Иоаким: не допускать их до армии, до власти. А ныне что? Отца окрутили. Он уж не град строит, а бург, и не Петр он, а Питер ныне.
Приводили дядья к Алексею своих друзей и единомышленников. Горячо говорили о наболевшем. Царевич слушал их речи и, глядя в лица родных, вспоминал о матери.
— Мать не забывай, — поучал духовник Яков Игнатьев, — она жертва невинная, от беззакония пострадала, что народ наш…
Игнатьев был родом из Владимира или Суздаля. Держался партии царицы Евдокии (через указание из Суздаля попал в духовники к царевичу). Владимирский ямщик Тезиков доставлял ему письма от царицы (и после пострижения ее звали в народе только так).
О переписке знали немногие. Игнатьев умел молчать. Обладал завидной волей. (Когда его подвергнут жесточайшим пыточным истязаниям, повторявшимся много раз в продолжение года, он, битый и жженый, не назовет никого. Но это — впереди.)
По распоряжению Игнатьева в марте 1706 года Алексею было устроено тайное свидание с гонцом из Суздаля. Говорили, вероятно, о матери.
Остерегаясь опасности, духовник и царевич Алексей Петрович, находившийся в тот год в действующей армии, при отце, прибегают к условному языку.
В конце года Алексей совершает самовольную поездку в Суздаль, к матери. Она ли его звала, по собственному ли желанию он ехал, или какие другие причины побудили его пойти на это, сказать трудно. (В скобках отметим немаловажный факт: 28 декабря 1706 года Марта Самуиловна Скавронская родила государю дочь. Впрочем, у нее теперь другое имя. Она приняла православие, ее нарекли Екатериной. Двадцатитрехлетняя красавица живет во дворце Петра I. Он заставил сына Алексея быть крестным отцом недавней пленницы. И отчество у нее отныне — Алексеевна.)