Собственно говоря, не следовало бы вовсе говорить о «морали иезуитов»[8]. В этой области они совершенно не оригинальны. Если речь идет о теоретической морали, то их мораль та же, что и мораль церкви, десятисловия, Евангелия, общей человеческой совести. Если они и оригинальны в этой области, то лишь в том отношении, что приписали одной добродетели, повиновению, чрезмерное и совершенно непропорциональное значение, которое грозит в их воспитательной системе повредить развитию других добродетелей и даже самой совести. Но когда говорят о «морали иезуитов», как Пауль Берт, который именно так озаглавил перевод учебника отца Гюри, внося в эти слова негативный оттенок, то полагают, что иезуиты систематически занижали ценность и строгость повелений нравственных законов для того, чтобы сделать из осуждаемых моралью поступков если и не добродетели, то действия, дозволенные или непредосудительные. Понимаемое в этом смысле выражение «мораль иезуитов» не точно и не справедливо. В самом деле, можно привести целый ряд соображений, которые значительно уменьшают вину иезуитов в вопросах практической морали.
Прежде всего, казуистика не является изобретением иезуитов и не составляет их исключительного достояния. Она возникла в XIII веке и развивалась вместе с системой исповеди. Иезуиты, которые в качестве духовников играли неизмеримо более важную роль, чем другие ордены, вполне естественно являются авторами огромного количества сборников «нравственного богословия» (обычное обозначение этих произведений); но не они одни писали их. Среди них имеются ригористы и снисходительные, или «лаксисты»; но существуют казуисты-лаксисты, которые, как, например, Альфонс де Лигори, не принадлежат к ордену иезуитов. Успех, достигнутый казуистами-иезуитами во всей церковной практике, в преподавании всех семинарий, ясно доказывает, что эти доктрины не являются их исключительным достоянием; что система, сущность которой состоит в том, чтобы детальнейшим образом разрешить все сомнения в делах веры, чтобы заранее определить решения для всех случаев, чтобы снова подчинить грешника руководству священника, облегчая ему прощение содеянных грехов, неотделима от самого института исповеди. Если иезуиты чаще всего склонялись к «снисходительности», то это, как говорит Паскаль, «объясняется тем, что они достаточно хорошо думали о себе, чтобы знать, что для блага церкви полезно и даже как бы необходимо, чтобы они всюду распространили свое влияние и руководили человеческой совестью». Иезуиты написали наиболее известные из своих книг в эпоху, когда нравы были очень распущенны и грубы, когда необходимо было возвратить в русло церкви массы людей, которые оставались вне ее. С этой целью они раскрыли, насколько возможно шире, врата церкви. Нужно принять во внимание и то обстоятельство, что большинство известных иезуитских казуистов были испанцы. Они и внесли в свою работу ту страстную любовь к тонкостям, которая составляет одну из отличительных черт испанского характера. В ожесточенности их distinguo испанцев увлекало какое-то болезненное головокружение. Фламандцы и немцы тяжеловесно пошли к ним на выучку, между тем как более хладнокровные, простые и прямые французы проявили очень мало желания заниматься казуистикой.
То обстоятельство, что как раз наиболее знаменитые из казуистов-лаксистов, Эскобар, Бузенбаум, Лигори, вели совершенно безупречную в нравственном отношении жизнь и посвящали себя благотворительности и благочестивым упражнениям, ясно показывает, что эксцессы «лаксизма» ни в коем случае не служат доказательством нравственной распущенности и благосклонного отношения ко злу. Можно сказать, что Санчес написал свою знаменитую и ученую книгу «De santco matrimonio», эту «Илиаду распутства», как назвал ее Антонио Фузи в 1619 году, у подножия креста.
Когда говорят об этих пользующихся дурной славой книгах, слишком часто забывают, что они представляют собой вовсе не сборники советов морального порядка, предназначенные для верующих, а книги, предназначенные для того, чтобы помочь духовникам в их щекотливой работе. Иезуиты не доверяли нравственным суждениям кающихся; но они не питали большого доверия и к рассудку духовников. Они хотели все предвидеть заранее и оставить как можно меньше места индивидуальным и случайным суждениям. Некоторые критики забывают или стараются забыть, что, когда казуисты объявляют тот или иной сам по себе предосудительный поступок дозволенным или искупимым, они вовсе не выдают его за достойный похвалы, а лишь стараются определить, в какой мере он предполагает дурное намерение и при каких условиях он может быть отпущен.
8
А. Молинье настолько ясно осветил этот вопрос в своем введении к «Provіncіales» Паскаля, что мы могли бы ограничиться тем, чтобы отослать к нему наших читателей. Но мы все же решили изложить здесь нашу точку зрения, так как она не вполне совпадает со всеми его взглядами.