— Рейко. Японский демон. Он не такой злой, как ногицунэ, но и не такой добрый, как кицунэ.
Шериф тяжело вздыхает, а затем трёт переносицу.
— Ладно. До тех пор, пока все вы живы, мне всё равно, кто вы, хоть единороги, хоть феи, хоть демоны, — он обходит стол и присаживается на стул, — Поэтому давайте просто попробуем найти твоего брата. Он ребёнок твоей матери или отца?
— Отца, — тут же отвечаю я, вставая с места.
— Хм, — шериф чешет затылок. — Я плохо знал твоего отца … Он уехал из города спустя месяц, как Тереза родила тебя. Мама рассказывала тебе про него?
— Не то, что бы очень много … Всё, что я знаю — это то, что у него такие же глаза, как у меня. А ещё он много работал, пил и часто пропадал.
А ещё, он оборотень. Но этим фактом, похоже, я ещё не скоро смогу с кем-то поделиться.
— Ник Роджерс был хорошим парнем. Несмотря на то, что я плохо его знал, было то, о чём знали все — он безумно любил твою мать. И, если честно, за всё время я ни разу не видел его пьяным.
— Мама была обижена на него за то, что он ушёл … Могла и придумать, наверное, чтобы в моих глазах сделать его ещё более ничтожным, — я пожимаю плечами.
Шериф откидывается на спинку стула.
— Пэрриш! — кричит он, обращаясь к кому-то за дверью.
Я слышу шаги, а затем дверь открывается, и на пороге оказывается молодой человек со светлыми волосами. Я бы не сказала, что он похож на полицейского … Не с таким красивым лицом, по крайней мере.
— Шериф?
— Мне нужна твоя помощь … Найди все, что можешь, о человеке по имени Николас Роджерс. Раньше он проживал здесь, в Бэйкон Хиллс, но уже 17 лет от него никаких вестей.
Юноша кивает. Перед тем, как уйти, он улыбается Стайлзу, а затем смотрит на меня. Наши взгляды встречаются, но я тут же отвожу свой. Не знаю, почему, но мне становится неловко.
— Это ваш помощник? — спрашиваю я, как только Пэрриш закрывает дверь с той стороны.
— Недавно перевёлся из Джерси. Славный парень, правда, не хочу, чтобы из-за этого он пострадал. Бэйкон Хиллс не лучшее место для него.
— Бэйкон Хиллс не лучшее место ни для кого, — фыркает Стайлз.
Я ухмыляюсь, а затем одобрительно киваю.
Шериф ставит локти на стол и опускает подбородок на сложенные в замок руки.
— На самом деле, дети, кажется, я знаю, кто бы мог вам помочь. Ник славился не только тем, что исправно работал учителем в школе и любил свою жену больше всего на свете. Он был хорошим другом Хейлов. Вообще-то, я бы сказал, что он был лучшим другом Питера.
Я не верю своим ушам, и, кажется, Стайлз такого же мнения.
— Мистер Стилински, я буду очень благодарна вам, если вы ничего не скажете моей маме. Я должна разобраться во всем сама.
— Ладно. Но лишь до тех пор, пока всё под контролем. А сейчас вы бы ехали домой … К нам, хотя бы. Оконное стекло уже починили, так что постарайтесь в этот раз без драк.
Стайлз смотрит на меня и смеётся.
— Спасибо, сэр. Спасибо вам за всё.
Шериф кивает.
— И отдохните уже, я вас умоляю. Брук, ты выглядишь, как Стайлз, так он хотя бы одержим злым духом!
Я смеюсь, и Стилински младший тоже.
Я удивляюсь, как шериф умудряется держаться сам и держать весь этот чёртов город под контролем.
Наверное, именно он здесь настоящий и единственный герой.
***
— Держи, — Стайлз протягивает мне подушку и простынь. — Внизу есть плед.
— Я помню, — я принимаю вещи из рук парня. — Забыл, я уже один раз практически переночевала у тебя.
Стилински хмыкает.
— Ну, что ж … Спокойной ночи, — добавляю я.
— Спокойной ночи.
Казалось, всё уже сказано, и можно действительно идти спать, но я почему-то продолжаю топтаться на месте.
— Слушай … — зачем-то говорю я, хотя Стайлз всё ещё и так стоит и внимательно смотрит на меня. — Спасибо тебе за все это. Я не знаю, зачем ты это делаешь, но спасибо.
— Я делаю это потому, что ты не должна проходить через всё это одна. Каждому нужна своя стая. Ты знаешь, что бывает с одиночками, с омегами? Они погибают, рано или поздно … А я не хотел бы, чтобы ты умерла. Этот город и без того видел слишком много смертей.
— Твоя правда, — еле заметно киваю я.
— Так что, прошу тебя, перестань закрываться. Хватит прятать всё в голове и сердце.
— Ладно, командир. А ты иди поспи.
Я вижу, как вытягивается лицо Стайлза.
— Мне нельзя … Нельзя спать.
— Что?
— Каждый раз, когда я закрываю глаза и проваливаюсь в сон, ногицунэ пытается выбраться наружу. Дитон дал мне это, — Стайлз разворачивается спиной ко мне и достаёт что-то из ящика, а затем поворачивается обратно и демонстрирует мне баночку с какими-то таблетками. — Это помогает мне оставаться в сознании.
— Откуда у Дитона наркотики? — спрашиваю я.
— Его сестра, мисс Морэлл, психиатр в школе, помнишь? Так вот, сейчас она работает в дурдоме. Там такого добра, видимо, куры не клюют.
— И как долго тебе нельзя спать?
— До тех пор, пока мы не найдём способ одолеть ногицунэ.
— Ты же понимаешь, что это может занять не один день? — Стайлз кивает. — Тогда, знаешь, что? — я кидаю подушку и простынь на кровать Стилински. — Я тоже не буду спать.
— Ты не обязана.
— Цыц! — я поднимаю палец вверх. — Не обязана, да. Но я делаю это потому, что хочу.
— Ладно.
— Ладно.
— Может, чаю?
— Почему бы и нет.
Стайлз выходит из комнаты, а я тем временем позволяю себе оглядеться внимательнее, чем это вышло в первый раз. Я подхожу к стеллажу, на котором стоят стопки книг, а так же самые разнообразные вещи, разбросанные в хаотическом беспорядке. Тут есть и мяч для лакросса, и несколько дисков с музыкой группы, о которой я даже никогда не слышала, и сломанные наручники (Боже, даже спрашивать не буду, что они тут делают), и ещё куча, вероятно, нужного Стилински хлама.
Затем взгляд цепляется за рамку для фотографий, в которую вставлен рисунок дерева. Я беру её и верчу в руках, внимательно разглядывая ровные линии, прорисованный чёрной ручкой. Когда я разворачиваю рамку, то вижу прикреплённый сзади клочок бумажки с пометкой “Для Лидии”.
Шаги на лестнице и дребезжание посуды дают мне понять, что Стилински возвращается.
— Это ты рисовал? — спрашиваю я, когда парень только и успевает, что переступить через порог своей комнаты.
В его руках поднос с двумя чашками и тарелкой с печеньем.
— Нет, Лидия, — отвечает он, ставя еду на компьютерный стол. — Как позже оказалось, это был неметон.
— Оу, — произношу я, ставя рамку на место. Один вопрос так и вертится у меня на языке, но я боюсь, что это может прозвучать не совсем тактично, и потому решаю зайти с другой стороны. — Между вами что-то есть?
Стайлз протягивает мне кружку красного цвета. От её содержимого идёт пар, а так же приятно пахнет мятой.
— Ты имеешь в виду нормальные, полноценные, взаимные отношения? — я делаю глоток чая, затем киваю. — Тогда, нет.
— Но ты всё ещё любишь её так же сильно, как и последние десять лет, да?
Стайлз не торопится отвечать. Он аккуратно берёт вторую кружку с подноса и тоже делает глоток. Я вижу, как он щурится, когда обжигающая жидкость попадает на язык. Затем он, несмотря на то, что кружка горячая от содержимого, плотно обхватывает её двумя руками, словно пытается согреться. Его взгляд направлен перед собой, но в пустоту.
— Не знаю. Наверно. Вероятнее всего.
В свою очередь, я практически на сто процентов уверена, что он не “наверное”, а точно её любит. И всегда будет.
Сколько я себя помню, этот мальчишка с лицом, покрытым причудливой россыпью родинок, и янтарными чистыми глазами всегда любил рыжеволосую красавицу. Но при этом, он не был похож на тех страдальцев, которых показывают в кино — он всегда знал, что ему ничего не светит, но, тем не менее, никогда не сдавался. Помню, как однажды случайно услышала часть разговора Скотта и Стайлза, где он сказал: “Чувак, она не игнорирует меня. Я просто до сих пор не появился на радаре её жизни. Вот увидишь, всё ещё будет!”.