Через день или неделю — время потеряло всякий смысл — она надела самое яркое платье, какое только у неё было. Санса достаточно сильно напудрила лицо, чтобы они не смогли разглядеть темные синяки под глазами. Она не спала целую вечность, и это было заметно по тому, как она исхудала.
Они не должны заподозрить, что ей что-то известно. Ланистеры не должны даже думать о ней как о помехе. Она не могла позволить себе, чтобы они увидели какая она на самом деле, поэтому она напудрила и руки тоже. Пусть это будет еще одна маска в длинном ряду других.
За те месяцы, что она провела в Королевской Гавани, Санса почти полностью избегала тронного зала. У неё не было ни малейшего желания находиться в комнате, где её избивали и где Джоффри позорил и унижал её. Но теперь у неё не было выбора.
Однако она изменилась. Стала умнее, жестче и холоднее. Санса знала, что нельзя просить о вещах, которые ничего ей не дадут. Она знала, что нельзя просить об абстрактных вещах: милосердии, снисхождении и доброте. Теперь она знала, что сказать и как это сказать.
Её сердце бешено колотилось в груди, но она чувствовала лишь сталь в своем теле. Она медленно вошла в тронный зал. Джоффри откинулся на спинку трона, а Серсея стояла рядом с ним, такая же светловолосая, словно искривленные копии друг друга. Санса почувствовала, что её руки начали дрожать, щеки побелели, но она не позволила себе остановиться.
Она присела в реверансе, который, она знала, был безупречен.
— Мой Король, — начала она высоким дрожащим голосом, — Я пришла умолять о пощаде.
— Для кого? Для твоего отца? — презрительно спросила Серсея, прежде чем кто-либо успел заговорить, — За человека, который объявил моего сына недостойным трона? В наших сердцах нет места милосердию к предателям, Леди Санса.
— Я… Я не знаю, что он сделал, Ваша Светлость, — Санса склонила голову.
Пусть они увидят, как дрожат её плечи, и горбится спина. Пусть увидят, что она всего лишь девушка, которая боится их.
— Я не знаю, в чем его обвиняют. Но мой отец… Не знаю, сказал ли он вам, но он болен. У него больная нога, — она с трудом сглотнула и подняла голову, чтобы встретиться взглядом с жестокими глазами Джоффри. — Я прощу пощады, Ваша Светлость. Пожалуйста, позвольте мейстеру осмотреть его ногу. Разрешите ему отдохнуть в нормальных комнатах. Под охраной, конечно же. Но, я лишь хочу, чтобы он не умер, находясь в плену.
— Твой отец — предатель! — выплюнула Серсея.
Варис шагнул вперед, и хотя она знала, что он никогда не будет на её стороне, ей показалось, что в его глазах была жалость.
— Но он все еще глава дома Старк, — заметил он. — Он все еще глава одного из великих домов. Мы должны пойти на некоторые уступки.
— Пожалуйста, — сказала Санса. — Пожалуйста, Ваша Светлость, умоляю.
— Ох, ну ладно, — Джоффри пренебрежительно махнул рукой. — Заберите его из камеры.
Но вдруг его лицо стало жестоким. Сердце Сансы екнуло.
— Мы не предоставляем услуги мейстера предателям. Если хочешь, чтобы кто-то за ним ухаживал, то сделайте это сами, — когда Серсея повернулась к нему, сердито сверля взглядом, он даже не посмотрел на нее. — Конечно, с вами будет стража.
— Спасибо, — выдавила Санса.
Она позволила слезам застлать ей глаза, а затем отступила назад, позволив людям выйти вперед и заслонить её от взгляда Джоффри.
Вернувшись в комнату, она позволила себе разрыдаться. Облегчение и страх затопили её с головой, и она не знала, что делать дальше — все, чего она хотела это поспать и сбежать вслед за Арьей и Джоном, но это было невозможно. Они ушли уже далеко и, вероятно, были на полпути к Винтерфеллу. Здесь не было никого, кто мог бы её защитить. Теперь ей придется самой защищать себя и не только. Её отец был ранен. Это была единственная причина, по которой она осталась — чтобы защитить его и спасти.
Но что может сделать одна девушка против короля? Против женщины, злобной и жестокой?
Я буду терпеть, подумала Санса отчаянно и опустошенно, Я буду терпеть, как и всегда.
***
Увидев отца, Санса вскрикнула от ужаса.
Его нога была сильно повреждена, и она видела опухоль, которой раньше не было — стражники Ланнистеров заставили его идти на своих двоих весь путь от камер, и это, наверняка, было безумно больно. Он даже не хромал, только шаркал, мучительно медленно.
Санса побежала вперед сквозь толпу охранников, не обращая на них внимания, и положила его руку себя на плечо, позволяя ему опереться на нее своим весом. Он вздохнул с облегчением, и она почувствовала, как сдавило грудь.
— Санса, — тихо сказал он, — Санса, что ты наделала. Что ты сделала?
Она знала, что плачет. О боги: беззвучные, ровные ручейки стекали по её лицу. Она открыла рот, чтобы ответить, но поймала взгляд Серсеи, наполненный презрением и отвращением. Если она что-то скажет, кто знает, каковы будут последствия?
Санса не позволит отнять у неё отца.
Только не снова.
— Пойдем в комнату, — сказала она сквозь слезы. — Пойдем, отец, еще пара шагов. Там даже лестницы нет, представляешь?
Весь оставшийся путь она подбадривала его, но не давала никакой информации. Ланнистеры были так добры, что дали ему комнату хоть и не рядом с комнатой Сансы, но не очень далеко. Она провела целый день, прибираясь там и проветривая её, чтобы сделать более удобной. Стражники Ланнистеров, однако, не оставляли их одних в комнате.
Санса не хотела показывать, что ей неприятно, когда кто-то наблюдает за ней, пока она ухаживает за отцом. Час спустя, после того как она промыла его колено и икру от грязи, она обнаружила, что могли появиться осложнения. Ни один охранник не наблюдал за ними, но Илин Пейн пугал её.
Она вздрогнула, но потом решила, что не позволит себе бояться этого зверя. Её отец нуждался в утешении больше, чем она в полной тишине в присутствии людей Ланнистеров.
— Тебе следовало быть осторожнее, — мягко упрекнула она его, обматывая бинтами его икру. — Теперь понадобится больше времени на лечение. Особенно если ты прибавишь в весе.
Отец посмотрел на неё и тут же отвернулся. В его глазах было что-то такое печальное, что она не смогла разобрать. Санса взяла бинты и поднялась на ноги.
«Прости меня», хотела сказать она, но передумала.
Вместо этого она добавила в голос мягкости и тепла и сказала:
— Скоро тебе станет лучше, отец.
***
Прошла еще неделя.
Санса поправила ему повязки, нанесла специальные масла. Она не поднимала головы и всегда говорила тихо. Иногда она пела песни или читала вслух. Поначалу стражники всегда были настороже, но она пела только о Жонкиль, Флориане и старых, мертвых героях. И они начали скучать и раздражаться.
Отец ничего не говорил. Шли часы, дни. Он отвечал на её вопросы коротким кивком и выглядел убитым горем. Иногда она бесилась, но раздражение быстро сменялось состраданием.
Наконец, однажды он поймал её за руку, когда она начала мазать розмариновым маслом его ногу — это не особо помогало, но зато у неё была причина приходить в комнату — и хрипло спросил:
— Арья? Джон?
Охранник дернулся. Санса не подала виду, что услышала его, и отвернулась, чтобы еще раз вымыть тряпку. Отец отпустил её и откинулся на подушки. Это было так больно — видеть, как он прячется за масками.
Когда она закончила, Санса откинулась на спинку стула и запела старую северную колыбельную, которую Старая Нэн очень любила, и напевала всякий раз, когда была в настроении.
Нас нельзя найти, мы скрыты в тенях. Пусть небеса рушатся, мы в безопасности.
Нед Старк повернулся к ней, и она увидела, как в его глазах вспыхнула надежда. Санса не могла сказать точно, но могла дать ему ту надежду, которая была у нее.
Санса медленно наклонила голову, отвечая на его невысказанный вопрос.
Он сильно вздрогнул и откинулся на подушки. Напряжение и скорбь потихоньку отпускали его.
Ох, отец, подумала Санса и, прежде чем встать, дотронулась рукой до его локтя.
— Увидимся после ужина, — сказала она ему. — Может быть, мы скоро начнем прогуливаться!