Учитель был смущён. Он ожидал, что мальчишка с криками бросится прочь.
- Закрой ему глаза, - велел он.
Ифе по наитию сильно надавил на лицевые мускулы, придержал руку. Когда он её отнял, то все поняли: этот красавчик выполнил задание.
- Дай вина, - потребовал Ифе.
- Ты хочешь выпить? - продолжил издеваться учитель. - Не рановато ли ты начинаешь пьянствовать?
Ифе, отряхивая руки от воды в корыте, сказал:
- Вино сгонит демонов, которые могли перейти с мертвеца.
- Верно, - смягчился учитель и самолично полил Ифе на руки из кувшина. А потом добавил: - Приходи завтра. Еду и холстины принесёшь с собой. И запомни, в углу стоит палка. С нею ты познакомишься, если будешь невнимателен и нерадив. И не надейся на свою мать.
Ифе вышел, вздёрнув брови.
Этим же вечером обозлённый самоуправством пасынка Бакари задумал шутку. Он дал Ифе попробовать молодого вина. А когда мальчишка опьянел и стал с хохотом бегать от одного угла к другому, вышел. Вернулся...
Ифе прекратил бегать и увидел замотанную в полотнища мумию, которая проревела:
- Сейчас я утащу тебя в царство мёртвых!
В первое мгновение Ифе ощутил сильный страх. Слышать-то отца он слышал, но видеть не приходилось. Потом догадался о замысле Бакари. И ему на ум пришла мысль. Сейчас Бакари за всё заплатит!
Ифе схватил длинный хлебный нож, бросился на "мумию" и стал наносить удар за ударом. Полотнище расцвело алыми маками, человек упал. Он стонал и хрипел, потому что Ифе был мал ростом и не смог дотянуться до сердца. Но живот шутнику он изрезал знатно.
Всё время Ифе вопил громче жертвы:
- Нет, я не пойду с тобой! Отправляйся сам в царство мёртвых!
Когда в покои ворвались слуги, рабы, проснувшаяся Нефтида, Ифе наддал рёву погромче. А человек уже не шевелился.
Было проведено расследование, приезжал сам наместник-номарх. Ифе рассказал, как всё было, не отступая от правды ни на волосок. Было признано, что глупец решил подшутить над мальчонкой и пал жертвой своей шутки.
Нефтида опустошила горшок с золотом. Бакари забальзамировали и унесли в место захоронения безродных и отверженных. Не бывать ему в гробнице - нечего было шутить.
А Ифе стал усердно получать знания. Ещё бы ему не усердствовать - Нусепт, который вернулся к сыну как раз после смерти Бакари, хвалил и ругал ученика и за себя, и за учителя.
Очень скоро случилось происшествие - кто-то столкнул чёрную рабыню с галереи. Её нашли утром. Ифе тотчас взял заботу о раненой на себя.
Он запретил перемещать её, поить отварами и класть ей в рот снадобья. Укрыл одеялом и сел возле, держа за руку. Когда на запястье больной стала чуть-чуть биться жилка, она открыла глаза и прошептала:
- Я знаю, хозяин, твой отец, по-прежнему здесь. Ифе... мальчик мой... своих детей у меня не было... Я хотела тебе передать то, что узнала от своей матери... Теперь поздно... Помни: он будет преследовать тебя... а потом займёт твоё место в мире... как занял твою душу...
Ифе стало страшно, но он не шелохнулся и не поднял глаза на домашних, которые кругом стояли возле рабыни и Ифе.
Пальцы рабыни сжали руку Ифе, и она умерла.
А люди уже кричали, что Нусепт с братьями ищет других жертв.
... Прошло несколько лет, Ифе вытянулся в худощавого красивого юношу. Ему сделали обрезание, ввели в обязанности книжника. Он ушёл из дома матери, постранствовал, выдержал все испытания и почти стал целителем. Все думали, что он честолюбив. А его всего-навсего гнал вперёд страх. В его ушах всё ещё стоял предсмертный хрип преданной рабыни и то, что не попало в уши сгрудившихся вокруг раненой домочадцев. Рабыня ответила на вопрос Ифе:
- Кто?
Она ответила на грани слышимости:
- Нусепт или ты... я не поняла.
Имя прозвучало скорее как последний вздох, как иссякавший хрип, но Ифе его разобрал. И поверил в её слова. Но ведь они могли быть услышаны и другим человеком. Или не человеком.
Сегодня Ифе был в доме наместника-номарха провинции для лечения его дочки, Айтесеб. Впервые в жизни он почувствовал, что ему жалко больную, а не просто интересно видеть проявления болезни и демонов, её вызвавших, а потом составлять лекарства.
Ифе сказал толстейшему жрецу, которого сопровождал:
- За Айтесеб нужно понаблюдать, сразу мы не сможем найти, от чего девочка заболела.
Толстяку было худо от жары, его багрово-красная шея сочилась крупными каплями пота. Поэтому он, обратившись к богине Сехмет, богине-покровительнице врачевателей, и переврав довольно много слов в молитве, поторопился приложить свой жезл со знаком Анх ко лбу больной. И тут же завопил, призвав в свидетели отца девушки:
- Вот, видите, как побледнел Анх на моём жезле, которым я поднял со смертного одра множество знатных людей и ещё больше излечил вовсе? Назначаю горячее молоко с мёдом, окуривание серой и порошки на красном вине.
Отец Айтесеб, несмотря на свой сан и богатство, бросился жрецу чуть ли не в ноги. Девушка была его последним ребёнком, старших сыновей унесли болезни и походы принца за пределы Египта.
Ифе что-то прошептал на ухо невеже-жрецу, которого своеобразно почитал, ибо всю жизнь нуждался в поддержке старшего мужчины. Почитал, но следил за толстяком и по возможности исправлял его назначения. Жрец тоже стоял на краю земного света и подземного мира из-за невоздержанности в еде и тайного пристрастия к вину, поэтому доверял ученику и охотно обращался к нему сам.