Я судорожно прикрыл рот кулаком, давя в себе подступающую к горлу желчь.
- Тишина, которая наступила в тот момент, - монотонно говорила Ольга, - Настолько оглушила меня, что я завизжала. Я рвала на себе волосы, отгрызала себе ногти, орала так, что мой собственный визг стоял у меня в ушах еще трое суток после этого. Меня разрывало на части, потому что пока младенец кричал, он был еще живой, и я надеялась… - она коротко запнулась, моргнула и снова заговорила полушепотом, - Просто надеялась, что Ратмир сжалится. Но когда детские вопли прекратились, я поняла, что он не пожалеет никого, не остановится ни перед чем. Что Ратмир получает какое-то животное удовольствие, слушая это. Он рассмеялся, отвесил мне пощечину окровавленной ладонью, и я замолчала. И тогда он сказал…
Она резко вздрогнула всем телом, как будто через нее пропустили разряд тока. Потом прикрыла глаза, зажмурилась точнее, и сжала губы. Так стояла она примерно минуту, а потом допила кофе, поставила кружку в мойку и пошла из кухни.
- Ольга, - неожиданно подал голос Тимур.
Так неожиданно, что я дернулся к нему и уставился на его руку, сжимающую лезвие его ножа и пятна крови, расползающиеся по столешнице кухонного острова.
- Что он сказал?
Она остановилась в арке. Потом медленно повернула голову и посмотрела на него таким взглядом, что меня пробил озноб. Ухмыльнувшись, Оля произнесла:
- Смотри и учись, девочка. Он сказал – смотри и учись, - снова отвернувшись, она добавила, - Я с тех пор молчу, когда мне больно. Чтобы не доставлять удовольствие.
ГЛАВА 6
Ольга, 2008
Тишина угнетает. В прямом и переносном смысле. Особенно она угнетает, когда ты лежишь в темноте; в одной постели с очень привлекательным мужчиной; твое запястье приковано наручниками к его запястью; а под подушкой он сжимает пистолет с глушителем.
Поморщившись, я подняла руку вместе с его, и почесала нос. Потом чихнула и вытерла слюни. Лазарь не стал отставать, и дернул мое запястье, засунув свою пятерню под одеяло и почесал себе яйца.
- Какая мерзость, - вырвалось у меня, едва мой кулачок коснулся мягких кудряшек у него в паху, - Мог хотя бы трусы надеть.
- Я не ношу трусы. Натирают.
Я закатила глаза, но в темноте он не мог этого увидеть. Ну да, я в курсе, хотя не должна быть в курсе таких деталей.
- Спи, сладкая, - с насмешкой сказал он, - Или можешь размять пальчики, я не против.
В эту игру мы играли еще полчаса; до тех пор, пока, в очередной раз почесавшись, я не услышала:
- Либо ты не двигаешься, либо я прицеплю тебя к изголовью. Поверь, провести всю ночь с подвешенными руками не очень приятно, - прорычал Лазарь.
Проверять, правда это или нет я не рискнула, поэтому положила свои конечности вдоль тела и попыталась уснуть. Сон, как назло не шел, хотя, наверное, это не мудрено, учитывая щекотливые обстоятельства.
В голове гудели вопросы. Сотня вопросов. Где я облажалась? В каком именно месте я допустила прокол; чем выдала себя? Мои документы не фальшивка – они настоящие, и я действительно похожа на ту самую Морозову Ольгу Алексеевну. У нас даже имена одинаковые, только я при рождении была Светловой и Васильевной. Я нашла эту девчонку в Киеве полтора года назад, в одном из притонов. Ее мозги были настолько разжижены, что она согласилась подарить мне свою личность, лишь бы я заплатила ее барыге за героин. Я заплатила, заодно проверив наше сходство: никто ничего не заподозрил. Она числилась пропавшей без вести, практически никакой истории, об этом позаботились ее прежние хозяева, которые и устроили ее недорогой валютной проституткой, обслуживающей не особо привередливых клиентов и субботники. Ее чистая биография была мне на руку, и, едва я пересекла границу, я должна была исчезнуть со всех радаров. Меня невозможно было найти. Я стала призраком. Во всяком случае, должна была стать.
Где же я все-таки допустила ошибку? Как он меня нашел? Ни где-нибудь, а на трассе, ведущей к крошечному городку в не менее крошечной стране, где я осела на полгода.
Вспомнив его лицо, когда он закрыл глаза там в темноте, и глубоко вздохнул; я передернулась.
Я еще спрашиваю, как? Хищник находит свою добычу по запаху, и никак иначе.
В этих раздумьях я провела половину ночи, до тех пор, пока мои веки не начали тяжелеть, наливаясь свинцом сна, и я не отключилась. Сквозь дрему, я почувствовала, как Лазарь накрыл меня одеялом; а потом снова опустил свободную руку под подушку, наверняка, крепко сжимая пистолет.
Ольга, 2013
Боль в плече постепенно начала притупляться. Скорее всего, это действие обезболивающих, которые дает мне Лазарев. После моего монолога на кухне мы не разговаривали, но поднимаясь по лестнице я слышала слова Тимура:
- Лучше пристрели ее. Серьезно, Лазарь. Так будет гуманнее.
Тогда я застыла на ступеньках и невольно улыбнулась.
Гуманность. Что о ней может знать человек, у которого руки по плечи в крови?
Лазарь оказался хорошим хозяином. Он тщательно делал мне перевязки; дважды наложил вторичные швы, чтобы рана срасталась правильно; сытно и вкусно кормил; даже мыл, предварительно обмотав мое плечо пищевой пленкой. Он не показал никаких эмоций, когда увидел меня голой, и даже постарался не пялится на мою спину, покрытую шрамами. После душа, он вытирал меня теплым мягким полотенцем, которое предварительно грелось на змеевике; надевал на меня какое-то нижнее белье и закутывал в халат. Идеальный мужчина; ни дать, ни взять.
Я молчала, потому что только так получалось стерпеть ноющее плечо и головную боль, которая появилась после звука выстрела. Я знаю, что это пройдет, когда рана заживет окончательно. Не впервой. Хотя, нога болела сильнее – мне тогда раздробили коленную чашечку тринадцатым калибром.
В общем, спустя две или три недели после ранения, я окончательно оклемалась и выползла вниз, на крыльцо, чтобы покурить. Было около одиннадцати вечера, и на улице стемнело, поэтому едва я ступила в прихожую, а потом и вышла из дома – загорелся свет. Лазарев явился в дверях за моей спиной. Нет, у меня на затылке лишней пары глаз не имеется, но я знаю то покалывающее ощущение, которое вызывает его пристальный взгляд на моей коже. Короче, я достала самокрутку с вишневым табаком; прикурила; зажала сигарету в зубах; и опустилась на верхнюю ступеньку крыльца, для страховки держась здоровой рукой за перила. Когда я устроилась на прохладном камне, я сплюнула табак, и медленно затянулась.
Лазарев сел рядом. Я посмотрела на него и отметила, что кожа на его плечах покрылась мурашками. Замерз, бедняжка.
- Будешь? – я указала взглядом на сигарету, изображая правила приличия.
- Нет, - отрезал он.
Я хмыкнула и снова отвернулась. Когда моя самокрутка кончилась, я прикурила вторую и задала давно мучающий меня вопрос:
- Как ты справляешься?
Лазарев издал какой-то странный звук: то ли фырканье, то ли смешок и откинулся назад, опираясь на локти. Ноги он вытянул вдоль ступенек, скрестив в лодыжках, принимая расслабленную, я бы даже сказала, умиротворенную позу. Он стал одеваться в моем присутствии, что не могло не радовать. Правда, поджарое тело и армейские татуировки все равно отвлекали мое внимание, потому что о футболках он, по всей видимости не слышал.
- С чем? – решил уточнить Лазарев.
- Со всем. Со своей жизнью, воспоминаниями. У тебя ладони не зудят периодически? – я невольно поморщилась, сжала и разжала пальцы на больной руке.