Когда выходишь от Джима Остерберга, кружится голова – от любви и восхищения, от глубокого уважения и симпатии. Друзья-музыканты, случайные люди из публики, сильные мира сего и медиамагнаты, бесчисленные тысячи людей рассказывают о своих встречах с этим энергичным, талантливым, неукротимым человеком, который побывал на самом дне и вынырнул с неоспоримым достоинством. Все они поражаются, насколько противоречива и полна иронии эта его невероятная судьба. И все же никто не в состоянии полностью прочувствовать все взлеты и падения этого опыта, экстремальные точки которого попросту выше человеческого понимания.
Без сомнения, многие рок-музыканты так же страдали от насмешек и насилия, бесчисленные другие проявляли неплохие способности к саморазрушению, некоторые спустя десятки лет заслужили славу героев среди легионов последователей. И все же никому не удавалось обращаться к поколению за поколением на таком интимном, глубоко личном уровне и поднимать волну за волной новой музыки. Так же как Брайан Джеймс из The Damned свой Fun House в начале 1970-х, раз за разом почти через двадцать лет крутил Raw Power Курт Кобейн из Nirvana, записывая в дневник, что это его любимый альбом всех времен; он даже песню посвятил своему герою. А еще позже, уже в новом столетии, Игги наконец стал появляться на фестивалях наряду со своими именитыми фанатами, вроде The White Stripes или Red Hot Chili Peppers, прыгая, вертясь и визжа перед десятками тысяч юнцов. (А в это время музыканты, которые некогда обгоняли его в чартах, кидались в него лампочками и публично опускали как неудачника, продолжали играть для тающей кучки стареющих поклонников).
Все качества Игги Попа, которые когда-то вызывали возмущение или непонимание, – внешний вид, стремление разрушить преграду между артистом и публикой, красноречивая простота его музыки, вызывающая аномия его текстов – стали неотъемлемыми элементами современной рок-альтернативы. Переворот, практически не имеющий параллелей, и все же нельзя сказать, что это просто такой сказочный конец. Через все физические и ментальные разрушения, катастрофы и отказы, десятилетие за десятилетием, Игги Попа пронес и благополучно вытащил его создатель, Джим Остерберг.
Сегодня легенда и музыка Игги Попа прославлены. И все же за ними стоит бесчисленное множество запутанных историй и тайн. Каким образом один и тот же музыкант мог быть столь почитаем и столь гоним? Как мог один и тот же человек быть так умен и так глуп?
Глава 1. Most Likely To
Шоссе 31, прекрасная дорога на Силвер-лейк, курорт к востоку от озера Мичиган, где зависали летом старшеклассники, которым повезло стать обладателями собственных автомобилей. На дворе 1965 год, и Джим Остерберг только что примкнул к клану автовладельцев, хотя по обыкновению избежал всех формальностей: и получения прав, и даже уроков вождения. На Линн Клавиттер, его постоянную подружку в двенадцатом классе, произвел большое впечатление тот факт, что Джим смог скопить на фургон «шевроле» 1957 года, правда, сам уровень вождения – а до курорта было 200 миль – впечатлил ее гораздо меньше. И чем больше она (мягко, без нажима) просила его ехать помедленнее, тем сильнее ее добродушный, забавный, но ужасно упрямый приятель жал на газ, уверяя, что все под контролем.
До Серебряного озера было уже недалеко, когда Линн начала терять терпение: Джим загонял сопротивляющийся старый красно-белый «шевроле», пытаясь выжать из него 90 миль в час. И вот они уже кричат друг на друга, и внезапно задняя часть фургона завиляла и вышла из-под контроля. Машина вылетела с дороги, перевернулась раз, другой, третий, завалила пару деревьев и застряла в кустах колесами вверх. Щепки и пыль наполнили салон.
Под затихающее урчание мотора ребята выбрались наружу через окна и уставились друг на друга. Машина была совершенно разбита, но, помимо царапин от веток и синяков (у Джима) от руля, оба были чудесным образом невредимы. Вокруг тишина. Джим невозмутимо подобрал оторвавшуюся табличку с номером, и они, взявшись за руки, потопали в сторону курорта, а там легли на пляж загорать.
Через пару дней Остерберг рассказал своему ближайшему другу Джиму Маклафлину, как чудом остался в живых. «Ага, опять Остерберг заливает», – подумал Маклафлин и тут же забыл об этом. Через несколько лет Игги Студж упомянул в одном интервью, что он особенный: выжил в аварии, которая должна была быть смертельной, и, значит, должен оставить след в истории. Намек на собственную рок-звездную неуязвимость, как и прочие в этом роде, был немножко смешным, но в прессе выглядел отлично.