— Работа известного дизайнера, — заметила Елена Федоровна. — Я всегда здесь мерзну. Инге нравилось… — Шибаев снова вздрогнул при звуке знакомого имени. — Она говорила, как в поле или в лесу. Вот она!
Шибаев невольно оглянулся, ожидая бог знает чего. Но Елена Федоровна имела в виду портрет над пианино.
— Это Инга. Работы Пенского.
Шибаев впился взглядом в женщину на портрете, снова невольно пытаясь найти сходство с той, другой Ингой, но с облегчением понял, что сходства между ними и тут нет — это была чужая женщина, с чужим лицом, с чужими длинными волосами. Кто такой Пенский, он не знал, но спрашивать не стал.
Пианино, вопреки ожиданиям, было рыжее, а не зеленое — единственное здесь теплое пятно. Равно как и обтянутый рыжим бархатом табурет. Наверху стояла большая фотография в серебряной рамке: смеющиеся мужчина и женщина с лыжами на фоне заснеженных гор. Женщина с портрета. По стеклу веером разбегались трещинки…
— Крышка пианино была закрыта? — спросил он.
— Открыта. Я закрыла, а потом только сообразила, что не нужно было…
— Какая была музыка?
— Простите?
— Мелодия. Что-нибудь знакомое?
— Понятия не имею, Инга не говорила.
— Ваша сестра играла?
— Изредка. Она окончила музыкальную школу.
Шибаев стоял на пороге, рассматривая гостиную.
— Что-нибудь было не так, когда вы пришли?
— Фотография лежала на полу… — Она кивнула на фотографию в серебряной рамочке. — Изображением вниз.
— Это ваша сестра с мужем?
— Да. Восемь лет назад. Они тогда много ездили.
— Можно взглянуть?
— Да, да, конечно.
Он взял фотографию. Потрогал трещины на стекле.
— Я поменяю… — проговорила Елена Федоровна. — Руки не дошли.
— Инга жаловалась на мужа?
— Я понимаю, о чем вы. Я уверена, что фотография упала случайно. Она не жаловалась на Володю. Они давно потеряли друг к дружке интерес…
— Вы не могли бы раздернуть шторы? — вдруг сказал Шибаев.
Она, похоже, не удивилась. Подошла к окну и потянула за толстый витой шнур. Шторы, качнувшись, разошлись в стороны, и в комнату заглянуло солнце.
— Что это? — Шибаев указал на большое едва заметное мутноватое пятно посреди комнаты.
— Там была разлита вода, я забыла упомянуть. Когда я пришла, она почти высохла. Ваза лежала на полу, и цветы… тоже. Три белые лилии.
— Ваза… эта?
— Да. Видимо, Инга опрокинула ее ночью. Или… — она запнулась.
Шибаев взял вазу. Она была целой.
— Где она лежала?
— Около столика, вот здесь. Удивительно, что она не разбилась, стекло очень тонкое.
— Вы предполагаете, что ваша сестра услышала ночью музыку и пошла посмотреть. Опрокинула вазу, потом сбросила фотографию… случайно.
— Я думаю, она упала — поскользнулась, когда разлилась вода.
— Почему вы так думаете?
— Ее ночная сорочка была влажной.
— То есть она вернулась в спальню и сразу легла, не переодевшись?
Елена Федоровна пожала плечами.
— Должно быть. Она была напугана. Позвонила мне, попросила приехать, а я сказала, что приеду утром. Кроме того… — Елена Федоровна замялась. — Она пила вино, в спальне были пустая бутылка и бокал. Их тоже забрали… из полиции.
— Во сколько она вам звонила?
— В два тридцать пять, я посмотрела на часы.
Шибаев проверил окна и двери и не нашел никаких следов взлома. Спросил про подруг Инги. Елена Федоровна была знакома лишь с одной, той, что в прошлом году встречала с ними Новый год.
— Она косметолог, сунула мне свою карточку. Сказала, что сделает из меня… куколку, — женщина угрюмо усмехнулась. — Удивительно бесцеремонная особа. Я оставила карточку в прихожей, там есть ваза для всякой дребедени. Думаю, она все еще там.
Бизнес-карточка действительно оказалась там. «Светлана Решетникова. Мастер-визажист и косметолог. Европейский стандарт и методики», — прочитал Шибаев. Там же был указан номер мобильного телефона.
— Вы позволите?
— Конечно, берите.
— Мне также нужны координаты домработницы. А кто убирает сейчас?
— Это в моей записной книжке, сейчас найду. Никто не убирает. Я приходила раз в неделю, прибиралась на кухне и здесь. Иногда в спальне. Комнаты для гостей и кабинет Володи закрыты, там никто с тех пор не убирал. Чужих здесь нет.