Этому судебному делу предшествовали следующие события. В Неаполе и его окрестностях начали умирать известные люди, причем, по единодушному мнению врачей, от яда. Многочисленные расследования не приносили никаких результатов, пока наконец один молодой повеса из Неаполя, известный ловелас и транжира, не признался в отравлении своего дяди, рассказав, что яд он купил у домоправительницы Трабаччио. За старухой проследили и поймали на горячем — когда несла куда-то надежно запертый ларец с маленькими колбами, на которых были написаны названия различных лекарств, а на самом деле внутри находился жидкий яд. Когда старой карге пригрозили пытками, она призналась, что доктор Трабаччио уже много лет изготавливает яд, известный под названием Аква Тоффана[3], и что именно тайная продажа этого яда, в которой она принимала участие, была самым большим источником его доходов. Кроме того, поведала старуха, он состоит в союзе с дьяволом, который является к нему в разных обличьях. Каждая из жен рожала зловещему доктору ребенка, и никто вне стен дома об этом даже не подозревал. Когда же очередному ребенку исполнялось девять недель либо девять месяцев, Трабаччио с большой торжественностью бесчеловечно его убивал, разрезая ему грудь и вынимая сердце. Каждый раз при этой операции присутствовал и дьявол по большей части в образе летучей мыши с человеческим лицом. Это чудище раздувало своими широкими крыльями уголья, на которых Трабаччио готовил снадобье из крови, вытекающей из сердца ребенка. Именно это снадобье и обладало чудодейственной силой противостоять любой болезни. Жен Трабаччио вскоре после этого тем или иным способом убивал, причем так искусно, что даже самый пристальный взгляд врачей не мог обнаружить ни малейших признаков насильственной смерти. Лишь последняя жена Трабаччио, родившая ему сына, который жив и сейчас, умерла естественной смертью.
Доктор Трабаччио ничего не отрицал и, казалось, испытывал даже садистское удовольствие от того, что рассказами о своих жутких злодеяниях, и в особенности подробностями своего чудовищного союза с сатаной, заставляет суд трепетать от ужаса. Священнослужители, присутствующие на суде, затратили громадные усилия, призывая доктора к покаянию и признанию своих грехов, но все это оказалось напрасным, ибо Трабаччио лишь с издевкой их высмеивал. Оба они, старуха и Трабаччио, были приговорены к сожжению на костре. В доме доктора произвели обыск и изъяли все его состояние, которое после вычета судебных издержек было разделено между больницами. В библиотеке Трабаччио не нашли ни одной нечестивой или даже просто подозрительной книги, не были обнаружены и приборы, которые могли бы указывать на дьявольские занятия доктора. Однако оставалось неисследованным одно из помещений, выступающие из стен многочисленные трубы которого выдавали лабораторию, — его просто-напросто не смогли открыть. Ни сила, ни всевозможные ухищрения не помогли. Причем, когда слесари и каменщики пытались проникнуть внутрь, за дверью вдруг заскрипели жуткие голоса, раздался шелест крыльев, и по коридору с пронзительным свистом пронесся сквозняк, обдав лица рабочих ледяным дыханием, так что все они, объятые ужасом, убежали, и никто более не отваживался подойти к двери таинственной комнаты. Духовных лиц, пробовавших приближаться к адской двери, постиг тот же результат, и потому не оставалось ничего другого, как ждать прибытия из Палермо одного старого доминиканца, перед неколебимой набожностью которого дьявол до сих пор всегда отступал. Когда же наконец этот монах прибыл в Неаполь, готовый сразиться с дьявольским призраком, он отправился в дом Трабаччио, вооружившись крестом и святой водой, в сопровождении нескольких духовных лиц и членов суда, которые предусмотрительно остановились на значительном отдалении от зловещей двери. Старый доминиканец, произнося молитвы, приблизился к ней— и снова, еще более сильно, зашумело, забурлило, загрохотало и пронзительно захохотало. Однако монах не капитулировал, — он принялся еще неистовее творить молитвы, держа перед собой распятие и поливая дверь святой водой. «Дайте мне лом!» — потребовал он, и дрожащий от страха подмастерье каменщика подал ему инструмент. Едва старый монах вставил его в дверь, как она распахнулась с ужасным грохотом. Стены комнаты лизало синее пламя, и умопомрачающий, удушливый жар вырывался наружу. А когда доминиканец все же хотел войти внутрь, рухнул вниз пол комнаты, так что загудел весь дом, из бездны вырвались языки пламени, в бешенстве рыская по сторонам, и вскоре охватили все вокруг. Доминиканец и его сопровождающие вынуждены были спасаться бегством, дабы не сгореть или не быть погребенными под обломками.
3