- В моем лечении, как и в твоем, нет никакого чуда, нет и вмешательства нечистой силы, - усмехнулся Штауфенберг.
- А откуда же, боярин, ты все это уразумел? - тихо спросила Дарья.
- Все мои знания я в университетах, во время странствий, получил да еще от одного очень мудрого араба, моего незабвенного друга. Они все здесь. - И Штауфенберг хлопнул себя по узкому высокому лбу, который казался еще выше из-за небольших залысин.
- Я не все понимаю из того, что ты говоришь, боярин, но речи твои со смыслом и приятны, продолжай, - кротко сказала Дарья Пантелеевна.
Рыцарь с уважением посмотрел на собеседницу и очень серьезно произнес:
- Так вот, с незапамятных времен на Востоке лечение духа и тела уколами игл и прижиганиями известно было. Их с успехом сам Гиппократ применял. Он показал, что некоторые части тела человека имеют места, каналами, или, как он называл их, меридианами, с внутренними органами связанные. Если на эти участки иглами воздействовать, то можно и на заболевшие органы повлиять, лечить их. Золотые иглы возбуждают, вот я и применил их, чтобы дух Ильи в тело вернулся, серебряные - успокаивают. Покой ему сейчас и нужен. Человек среди океана жизни живет и со всем, что его окружает, связан: с солнцем и луной, со звездами небесными, с их движениями и колебаниями, с погодой и временами года, с ночью и днем…
- Это и я знаю, - закивала Дарья. - Важно не только, какие снадобья давать больному или раненому, но и когда давать - ночью или днем, зимой или летом… - Она глядела своими зеленоватыми глазами прямо в глаза рыцаря, словно надеясь проникнуть в его душу, в смысл его речей.
Вдруг она увидела, что веки у Иоганна дрогнули и стали опускаться, а сам он медленно оседает на лавке.
- Боярин, ты совсем притомился, - со спокойным участием сказала Дарья Пантелеевна. - Надо бы тебе в баню. Она истоплена, уже и князь Андрей, и Афанасий с Митрофаном, да и Бирюк со своими охотниками там побывали. Пойдем, я тебе помогу.
- Баня, русская баня, - пробормотал рыцарь, - я много о ней слышал, а ни разу не был… Привык, как дома, в большой кадке мыться.
- Ну вот и ладно, теперь попробуешь…
Рыцарь встал, тяжело опираясь на плечо Дарьи, и пошел с ней к двери. Даже сквозь камизу было видно, как Штауфенберг худ и костляв. Его качнуло, и Дарья подхватила его. Рыцарь сказал, пошатываясь:
- Прости, Дариа Пантелеевна, что тебе такой груз тащить приходится.
Дарья только усмехнулась:
- Не волнуйся, боярин, я столько мешков с житом перетаскала на своем веку, а в тебе и весу, как в таком мешке, - одна кожа да кости. - И она осторожно стала сводить Иоганна по лестнице вниз.
Штауфенберг почувствовал сквозь одежду упругую и мягкую силу ее тела, вдыхал запах волос, промытых ромашкой, и все это еще больше одурманивало его. Дарья повела рыцаря к невысокому бревенчатому строению. Крепкие руки знахарки настойчиво потащили рыцаря в теплую и влажную полутьму предбанника.
Дарья Пантелеевна родилась в усадьбе Степана Твердиславича Михалкова от закупа*, служившего у него. Мать ее умерла родами. Девочку выкормила многодетная тетка - родная сестра матери. Отец тоже вскоре погиб в бою с Тевтонским орденом, и Дарья росла на дворе у Михалковых. К пятнадцати годам она стала выделяться своей статью и красотой, золотыми искорками тоненьких волосков на смуглых, небольших, но сильных руках, длинной светло-русой косой, яркими зелеными глазами. А мастерицей Даша была не только в домашней или дворовой работе, но и в златотканом деле, в плетении кружев и в вышивке да старинные новгородские песни пела так низким глубоким голосом, как бы сама задумчиво прислушиваясь к ним, что люди останавливались и замирали, боясь нарушить красоту.
* З а к у п - человек, попавший в феодальную зависимость по особому договору (ряду), по которому он получал определенную сумму (купу) и инвентарь. Возвратив купу, мог опять стать свободным. В случае бегства - превращался в холопа. В случае смерти - долг переходил на вдову или детей.
На нее стала заглядываться не только челядь*, но и люди всякого звания. А однажды, отправив беременную жену в деревенскую вотчину, вызвал ее к себе в горницу сам Степан Твердиславич и объявил, что, не спросясь Даши, отдает ее замуж за Еремку, храброго, но беспутного своего закупа.
* Ч е л я д ь - холопы, живущие в доме хозяина.
На Дашу самоуправство молодого боярина, которого она почитала пуще родного отца, оказало такое тяжелое действие, что она стала молчаливой и замкнутой, как будто окружила себя невидимым, но непроницаемым заборолом*. На свадьбе Еремка допился до полного изумления, хватал всех девок, лез к мужикам то драться, то целоваться и в конце концов свалился в беспамятстве.
* З а б о р о л о - верхняя часть городских укреплений.
Всю ночь просидела Даша в подклети, отведенной для молодых, куда перетащили ее мужа, прислушиваясь к его храпу и постанываниям в пьяном сне. Однако, протрезвившись, Еремка отнесся к Дарье с почтением, не раз величал ее по отчеству, никогда не бил, старался во всем угождать. Даша немного оттаяла душой и не то чтобы полюбила своего бесшабашного мужа, но относилась к нему заботливо и снисходительно. В положенный срок родился у нее сын. Роды принимала тетка Ефросинья - старая ворожея. Дарья долго мучилась, прежде чем разрешилась от бремени, а через три дня сын помер, даже окрестить не успели. Тут только в первый раз Дарья заплакала.
- Что ж ты, Фроська, не спасла его, - рыдала она, - нет тебе моего прощения! Сама теперь знахаркой стану, а ты меня наставляй. Все тайны твои выведаю, а лечить научусь…
В это время впервые после многих преждевременных родов жена Степана Твердиславича Меланья благополучно принесла дочь. Назвали ее Александрой. Молока у Меланьи не хватало, девочка целые дни натужно плакала и худела. Дашу взяли в дом кормилицей. Алекса ожила, зарумянилась, загулькала. Меланья была без ума от радости и все время осыпала молодую кормилицу подарками и милостями. Дарья же сама всей душой привязалась к девочке.
Дома Даша вела хозяйство да еще успевала лечить людей, пользуясь знаниями, которые почерпнула от Ефросиньи да и от других знахарок. Еремка же не пытался перейти ту невидимую черту, которая отделяла его от жены. Он затосковал, в конце концов напросился идти в поход с лихими молодцами на далекую Печору, чтобы добыть богатство и выкупить свою и Дарьину купу. Однако из похода он так и не вернулся. Дарья всплакнула, поставила свечку за упокой души убиенного мужа и продолжала растить Александру, а потом и ее брата Мишу. После смерти Меланьи и все хозяйство посадника легло на плечи Дарьи, да только перечила она часто Степану Твердиславичу, и он как-то раз в гневе отослал ее на дальнюю свою вотчину, в деревню Игнатовку, где она и жила уже без малого пять лет в доме Еремкиного брата Игната Трефилыча…
Когда Дарья Пантелеевна ввела рыцаря в полутемный предбанник, освещенный только двумя лучинами, воткнутыми в железные светцы, прибитые к стенам, Иоганн от усталости мало что соображал. Тепло предбанника совсем разморило его, и он безвольно опустился на широкую лавку, закрыл глаза и привалился к стене. Дарья не спеша, ловкими уверенными движениями стала стаскивать с него одежду и бросать в деревянное корыто с зольной водой. Глядя на тощее, мосластое тело рыцаря, покрытое старыми шрамами да ожогами и новыми ушибами и царапинами от ударов мечей и сабель, она почувствовала к этому высокому и вроде бы совсем чужому ей человеку острую жалость, подумала: «Натерпелся он за свою жизнь. А теперь вот кладет голову за Новгород, за нашу землю, а ведь сам-то из чужих краев…»