Рыцарь стал послушно читать по складам:
- «Не-ве-жя пи-са, не ду-ма ка-за, а хто се ци-та…»
Тут, покраснев от гнева, посадник вырвал у рыцаря грамоту, разорвал ее и бросил.
- Ах ты кубра!* Вон отсюда, скоморошьи дети! - закричал он так, что графины на столе отозвались тонким звоном. - Чтобы я вас больше не видел и не слышал!
* К у б р а - шалун.
Приятели бросились наутек, не забыв, однако, прихватить горсть орехов.
- Успокойся, Штефан, - улыбнулся рыцарь. - Я сразу понял, что это шутка.
Тут раздался стук в дверь, и в горницу с низким поклоном вошел Митрофан. Посадник быстро направился навстречу холопу, развернул берестяную грамоту Александры и тут же у дверей начал читать.
Митрофан выпрямился. Ростом и шириной плеч он был под стать посаднику. Только вот погрузнел Степан Твердиславич, а у Митрофана и под широкой свитой заметен был стройный стан.
- Так… Значит, навстречу врагу решили пойти, в разведку? - спросил посадник, испытующе глядя в глаза Митрофана.
- Может, и так, только когда я уезжал, об этом речи еще не было…
- Тут сказано, что тебя надо снарядить обратно. Дать с собой оружие, овес для лошадей и другие припасы да три штуки белого полотна. Зачем это, ты не знаешь?
- Не знаю, батюшка.
- А еще просит прислать с тобой толмача, который на языке таурмен* говорить умеет. Так у меня на примете сейчас никого нет…
* Т а у р м е н - татарин.
- Я с ним поеду, - неожиданно сказал рыцарь. - Я столько по свету бродил, что, наверное, все, какие есть на земле языки, понимать научился.
- Разве ты не знаешь, Иоганн, куда и зачем они направляются? Для чего же тебе идти с ними? Рисковать головой?
- По трем причинам, - беспечно ответил рыцарь, - во-первых, я люблю тебя и твою дочь и думаю, что смогу ей помочь, во-вторых, я вагант, а значит, бродяга, а в-третьих, я хочу увидеть лицо врага поближе…
- Сколько времени тебе нужно на сборы? - сурово прервал его Степан Твердиславич.
- Ты не успеешь нужные распоряжения своему холопу отдать, как я уже готов буду, - ответил рыцарь и направился, позванивая золотыми шпорами, к чулану, где, аккуратно сложенные, хранились его доспехи.
- Дочь права, надо разузнать, куда двинется после Торжка войско Батыя. Да и попытайтесь перехватить и задержать их разведку.
Рыцарь кивнул. Потом негромко и спокойно, как будто это было самым обычным делом, спросил:
- Надолго задержать?
Посадник, вздохнув, ответил:
- На сколько сможете…
Иоганн глухо проговорил:
- Все будет исполнено. Для меня честь за Новгород умереть. Но ведь там твоя дочь, Степан… Прикажи…
- А для нее, что ли, не честь умереть за Новгород?! - с трудом выговорил посадник.
Митрофан поднял свои белесые ресницы, хотел что-то сказать, но запнулся. Посадник молча глядел куда-то вверх и вдаль, застыв совершенно неподвижно. Словно видел сейчас далеко, может быть, заснеженные берега Ловати, может быть, стены горящего Торжка… Наконец Степан Твердиславич очнулся, тряхнул своей седеющей гривой и раздельно сказал, обращаясь к Митрофану:
- Я не посылаю с тобой рати - вам надо действовать скрытно и осторожно, это даже хорошо, что вас мало…
- Со мной будет дюжина, - напомнил о себе рыцарь.
Пока посадник вполголоса наставлял Митрофана, Иоганн Жан фон Штауфенберг успел натянуть на свое тощее тело блестящую кольчугу из стальных колец арабской работы, надел шерстяной колпак, пристегнул к широкому кожаному поясу на двух цепочках тяжелый франкский меч с серебряной бляшкой на ножнах в виде раковины. На голову он водрузил железный шлем, похожий на сноп, с набитой на него золоченой пластиной с изображением святого Иоганна, отчего стал казаться еще выше. Закончив облачение, рыцарь накинул плащ и взглянул на посадника.
Степан Твердиславич широко перекрестил Митрофана, потом Иоганна и вдруг, не сдержавшись, сказал тихо, впервые называя рыцаря на русский лад:
- Иван, побереги Алексу, сколько сможешь, побереги…
Тонкое горбоносое лицо Иоганна мгновенно застыло, только серые глаза блеснули, как клинок, с которого сняли ножны.
- Ничего, мой герцог, Deus cum nobis - с нами Бог, - ответил Иоганн. - Только распорядись, чтобы нам с собой нефть, селитру, серу и смолу дали, а горшки и сыромятные ремни мы в любой деревне найдем…
Отвесив Степану Твердиславичу поясной поклон, рыцарь спустился вниз к коновязи.
Глава II
Оставшись один в опустевшей горнице, Степан Твердиславич присел на лавку и несколько минут пристально смотрел на метавшееся в печи пламя. Потом он резко встал, хлопнул в ладоши и велел вбежавшему отроку* принести одеваться для выезда и подать к воротам разъезжий крытый возок.
* О т р о к - слуга, младший дружинник, воин.
До начала собрания Господы было еще много времени, и Степан Твердиславич решил отправиться на владычье подворье. Помещалось оно здесь же, в детинце на Софийской стороне, и обычно посадник расстояние такое во всякое время года проходил пешком, но на этот раз он предпочел поехать, чтобы не привлекать к себе и своему посещению владыки внимание новгородцев. По этой же причине приказал он подать разъезжий возок, в котором отправлялся лишь на охоту, а в обычное время им пользовались его тиуны* да огнищане*, а не затейливо украшенные боярские сани с медвежьей полостью.
* Т и у н ы - чиновники.
Новгород гудел, был растревожен недобрыми вестями с северных и западных границ, а главное - слухами о надвигающейся с юго-востока неведомой силе, уничтожающей на своем пути все. Это порождало напряженное ожидание, всяческие кривотолки, достаточно было малейшего предлога, чтобы великий город оказался охваченным мятежом, каких немало бывало в его бурной истории, чтобы вспыхнул он, как от случайной искры сухая трава на лугу или стог сена.
Вот и дом Святой Софии - величественный шестиглавый собор, которым так гордятся новгородцы. Возведенный двести лет назад еще при князе Владимире, сыне Ярослава Мудрого, и новгородском епископе Луке Жидяте, известном своей ученостью, собор с тех пор снаружи мало изменился: стены, выложенные из бесчисленного количества розовой плинфы*, белых камней разнообразной формы и размеров, скрепленных розоватым от примеси толченого кирпича известняковым раствором, стояли несокрушимо.
* П л и н ф а - тонкий кирпич, толщиной около 2,5 см, употреблявшийся древнерусскими зодчими.
Как всегда при виде Святой Софии, у Степана Твердиславича потеплело на сердце, и он подумал: «Вот так и мы, новгородцы, как камни стен Святой Софии, все разные, все не похожи друг на друга, но крепче любого раствора связала нас общая судьба».
Степан Твердиславич любил свой город, несмотря на частые мятежи и распри, с его неожиданными, подчас странными, подчас чудесными событиями, с его неизбывной силой и завоеванными вольностями, любил более всего на свете, исступленно и праведно, хотя никогда и ни с кем не говорил об этом. Но что делать сейчас? Как спасти его? Тяжелые думы одолевали посадника.
Наконец возок, подпрыгнув, въехал на просторный двор, напоминавший размерами скорее площадь, и остановился у епископских палат. Степан Твердиславич вылез из возка и огляделся. В хозяйственные и жилые постройки, в архиепископские палаты и другие помещения входили и выходили всякого рода и звания люди: монахи, ключники, птичники, тиуны, гости свои и заморские, окрестные крестьяне, дворовые холопы, вареи* и прочая челядь. Все куда-то торопились, лениво прохаживались по двору только рядовые, десятские и сотские собственного архиепископского полка, выделяясь из всех могучей статью и вооружением. Проходя мимо Степана Твердиславича, они почтительно, но достойно кланялись ему, шапки не ломали. Отвечая на поклоны, посадник усмехнулся. По виду воины эти были сущие увальни, но он-то знал им настоящую цену, знал чуть не всех наперечет и высоко ценил их воинское мастерство, верность городу и владыке.