Свой тренинг святости Лойола начал, анализируя поступки святых и примеряя их на себя. «Святой Доминик сделал то-то — значит, и я должен это сделать; святой Франциск сделал то-то — значит, и я должен это сделать»[17]. Продолжая оставаться в душе рыцарем, он поначалу измерял подвиги своих новых кумиров и силу их святости исключительно суровостью телесного воздержания. Сколько дней кто смог проголодать, как кто себя истязал — эти внешние признаки захватили его воображение. Мысленно он уже находился где-то рядом с Франциском на черной и страшной горе Ла Верна[18] и получал стигматы в награду за духовную доблесть.
Вот только на деле ничего не менялось. Ноги, неподвижно закрепленные хитроумными палками и распорками, никак не могли привести Иньиго к Иерусалиму. А его фанатичная натура нуждалась в немедленном действии.
Нужно было найти какое-то достойное занятие, и Лойола его нашел. Методично и ежедневно он начал практиковаться в «ненависти к себе». Она не имела ничего общего с мазохизмом и в дальнейшем развилась в знаменитое иезуитское «испытание совести». Эта духовная практика, родившаяся в XV веке, напоминает многие современные психологические тренинги с их смесью мистического и рационального.
…Первое испытание совести надо совершать утром, «…когда человек встает с постели; тогда надо сразу же решить старательно избегать определенного греха или несовершенства, от которых он желает избавиться. <…> Потом пусть поставит на первой линии столько точек, сколько раз впал в упомянутый грех либо слабость; и пусть снова решит исправиться до следующего испытания совести».
Второй раз подводить итоги следует вечером, «…после ужина. Тогда совершается второе испытание; точно так же требуется отчет час за часом, от времени первого испытания до настоящего. После этого на второй линии схемы ставится столько точек, сколько было падений в эту слабость или грех»[19].
Правда, тогда, осенью 1521-го и зимой 1522 года, Иньиго находился еще очень далеко от своего шедевра духовной технологии. Он только сформулировал свою цель: стать рыцарем Бога, то есть служить Ему и быть отмеченным Его вниманием. И как раньше он самозабвенно упражнялся в ратном деле, так и сейчас осознанно тренировался в ненависти к себе, несовершенному. Эта постоянно практикуемая ненависть, по замыслу будущего святого, очищала его душу от недостатков, чтобы привести к совершенству.
Параллельно Лойола начал выписывать из книг, которые он читал, самое важное — слова Христа и Богоматери. Первые он писал красными чернилами, вторые — синими. Для этого занятия он отвел специальную дорогую тетрадь, очень толстую (около трехсот страниц), сшитую из вылощенной разлинованной бумаги. Записи делались идеальным почерком, натренированным еще в доме крестного.
Упорная работа со своим сознанием довольно быстро начала приносить плоды. Изменения, произошедшие в личности Лойолы, заметили домашние. Магдалена де Араос не могла нарадоваться, видя, как ее благочестивые книги действуют на недавнего повесу. Наконец произошло событие, заставившее серьезно задуматься даже старшего брата Иньиго, Мартина. Лойола пережил видение Богородицы.
В воспоминаниях он описывает это «посещение» так: «Как-то ночью он бодрствовал и ясно увидел образ Богоматери со Святым Младенцем Иисусом. Это видение длилось в течение значительного срока и принесло ему самое живое утешение, оставив его с таким отвращением ко всей прошлой жизни, особенно же к делам плоти, что ему показалось, будто из души его стерлись все образы, до того в ней напечатленные». И с того часа до августа 1553 года, когда он рассказывал об этом, «он ни разу ни в малейшей степени не потакал делам плоти».
Как же отреагировал на подобное чудо глава рода? Мартин не слишком обрадовался обращению младшего брата, хотя сам активно занимался церковными делами. Он курировал приходскую церковь в Аспейтии, тщательно вникая в каждую мелочь, будь то распорядок богослужений или очередная десятина, пожертвованная на содержание прихода. Вел переговоры с женским монастырем Непорочного Зачатия о постройке нового храма, которым тоже планировал заниматься. Все эти многочисленные душеспасительные дела не выходили за привычные рамки, чего не нельзя было сказать о планах Иньиго. Старший брат занервничал. «Святой — это, конечно, прекрасно, но не в моем же доме!»
Не встретив понимания у Мартина, Лойола не расстроился, а скорее даже обрадовался. Теперь он мог с чистой совестью действовать тайно. Не делиться планами ни с братом, ни с другими родственниками. И вообще сохранять полное инкогнито. Мысль уйти в монастырь под чужим именем показалась ему очень удачной. Только так он мог уберечься от излишнего почтения, которым его наверняка наградили бы, узнав о принадлежности к уважаемому роду. А для достижения цели душа бывшего щеголя и ловеласа нуждалась в строгой диете, лишенной приятности и похвал, состоящей лишь из одних лишений.
18
Ла Верна— уединенная гора в Апеннинах, на которой в августе 1224 года Франциск Ассизский получил стигматы.