С того времени кардинал де Кулис из врага общины сделался ее другом и покровителем, как это произошло ранее с доктором Ортисом и многими другими. Но какой бы крупной фигурой ни являлся кардинал, он не мог в одиночку спасти гибнущую репутацию будущего Общества Иисуса. И Лойола продолжил битву за доброе имя. Он пробился к губернатору Рима, ответственному за дела правосудия, Бенедетто Конверсини. С собой на встречу наш герой взял письмо, написанное ему Мигелем Ландиваром в период дружеского расположения последнего. Бывший слуга Франциска Ксаверия выказывал в тексте неподдельное восхищение, граничащее с обожанием по отношению к Лойоле и его товарищам. Это письмо сличили с кляузами Ландивара — идентичность почерка была бесспорной. Автора осудили за клевету и изгнали из Рима.
Между тем приближалось лето 1538 года — последний срок для отплытия в Святую землю, — а политическая обстановка не только не улучшилась, но напротив, не оставила паломникам никакой надежды. Если раньше о военных планах Венеции против турок ходили слухи, то 8 февраля Венецианская республика, император и папа заключили официальный союз.
Оставался только один вариант: идти и предлагать свое служение папе. Вот только что они могли предложить Его Святейшеству? Свою скандальную известность?
Изгнание Ландивара выглядело каплей в море по сравнению с продолжавшейся клеветнической деятельностью друзей проповедника Майнарди. И их испанское происхождение в данном случае служило косвенным доказательством их правоты. Всем казалось, будто бы эти четверо, возглавляемые Мударрой, знают тайные подробности жизни Игнатия в Испании.
Наш герой решил идти напрямую к папе. Однако понтифик как раз в этот момент (20 мая 1538 года) покинул Рим, пытаясь примирить в Ницце французского короля с императором. Тогда Лойола обратился к его заместителю с просьбой об официальном суде. Мударра с друзьями явно не ожидали такого оборота дела и не хотели отвечать за свои слова перед судьями. Они тут же отказались от своих обвинений и начали публично хвалить «общников».
Казалось бы, инцидент исчерпан — и теперь остается только позабыть об этой неприятной истории. Но Игнатий упорно и настоятельно требовал продолжения судебного разбирательства, выноса решения, официального свидетельства своей полной и окончательной невиновности. Такая настойчивость неприятно удивила и губернатора, и многих других сторонников молодой общины. Но Лойола продолжал настаивать на своем, даже рискуя частично потерять приобретенную трудами и лишениями народную любовь.
Обывателей здесь легко понять, да и не только их. С христианской точки зрения кроткие святые люди, разумеется, должны были облобызать своих раскаявшихся недругов — и на этом покончить. Но Игнатий, уже не раз столкнувшийся с инквизицией, знал на собственном опыте: недолеченная хворь обязательно вернется вновь, а устные договоренности не являются доказательствами, если не подкреплены документами.
Бывших военных, как известно, не бывает, и Лойола отлично понимал всю важность этого сражения: большой стратегической ошибкой было бы не довести сейчас дело о клевете до конца. Поддаться общественному мнению — и тем самым оставить под фундаментом собственного дома бомбу, готовую сдетонировать в любой момент? Этого не могли себе позволить ни прежний комендант Памплоны Иньиго, ни нынешний слуга Христов — Игнатий. Но губернатор Рима вовсе не горел желанием по сто раз переливать из пустого в порожнее. Помирились — и помирились. Незачем тратить зря силы, время и бумагу с чернилами.
Тогда «общники» написали множество писем во все места, где только работали в разное время. Характеристики их жизни и учения запрашивались от самых известных и достойных доверия людей. Вскоре пришли ответы с многочисленными похвалами и наилучшими рекомендациями. Лойола аккуратно собрал их и приготовился к решающему броску. 24 июля 1538 года папа вернулся, и наш герой начал добиваться личной аудиенции. По понятным причинам это оказалось намного труднее, чем побеседовать с кардиналом Куписом. В Риме Игнатию так и не удалось встретиться с Павлом III. Тогда он последовал за понтификом, уехавшим на отдых во Фраскати. Там ему наконец повезло.