Первый чувствовал себя отчасти виноватым за произошедшее безобразие, да ещё и скорая встреча с родителем заставляла его вновь и вновь выпадать из жизни в свои заоблачные приключения. Второй напротив весь путь настраивался на будущий разговор, собирая в кулак всю свою волю и мужество, дабы не упасть в глазах отца и своего младшего братца.
Однако время, как и действие непрестанно двигалось вперёд. И пока дети ворошили чувства, они, незаметно для себя, успели подойти к неестественно высокой двери тронного зала – пристанищу пламенного короля.
Всё также не обращая внимания на маявшихся чад, взглядами изучающих культурный орнамент, мужчина в красном кафтане обеими руками взялся за массивные ручки броского прохода и, не прилагая усилий, отворил дверь, выпуская солнечный свет прогуляться по едва тёплым каменным стенам.
– Входите, – кротко произнёс он и удалился, верно, по более важным делам, как посудили дети, наблюдая за убегающим от них силуэтом.
– В этот раз всё будет иначе. Отец не посмеет тебя игнорировать. Только не сейчас, – как бы невзначай бросил Томас, глядя на обеспокоенного братца.
– Не стоит обо мне беспокоиться, – тут же поник Раян.
– А вот и стоит! – вспыхнул мальчик от потерянного вида брата.
Зелёные глаза старшего принца горели, лия смелость. Ныне Томас был по-настоящему серьёзен и одновременно расстроен предстоящим действом. Раян мог бы искренне гордиться своим любимым братом, если бы наблюдал за ним, а не ковырял ногой узорчатый ковёр, погружённый в собственные думы.
Более не размышляя, двое малышей покинули стены просторного коридора и вошли в ещё больший, непомерно огромный каменный зал.
Первое, что бросилось им в глаза – это алые гобелены, изображающие существо, что пожирало солнце. Символ излишнего бахвальства и гордыни, как считал Раян, но Томасу, видимо, нравилось.
Растительности и прочих излишеств, к примеру, мебели, в зале не было. Всё строго и пусто. По правилам, по закону. И, как положено, к самому трону их вела неприлично красная ковровая дорожка.
Красный – парадный цвет. Цвет готовности, решительности и мужества. Цвет крови и войны, излюбленной южной народностью. Антипатичный цвет, ассоциирующийся у юношей с отцом, таким же, как и всё вокруг: правильным и до неприличия красным, пропахшим гарью сожженных его мечом костей, отчего-то имеющим белую наружность.
Казалось бы, ничто не могло взбодрить мальчишек, заставить отвлечься от пасмурных мыслей, но действительно ошеломительным событием для них стала возможность узреть отца не на его троне, а стоящим в стороне, изучающим столицу через одно из многочисленных окон подле королевского сиденья.
Король, упоминание о котором заставляло дрожать не только его сыновей, но и землю под ногами его врагов, слыл мужчиной властным и сильнейшим из представителей рода Кларисы. Он был высок и статен, обладал способностью видеть мир и его жителей исключительно исподлобья с презренным, грозным взглядом. А пышная алая борода видного мужа придавала ему своеобразный зловещий шарм в совокупности, с неподходящей к образу, гладкой причёской. Отчего, помимо устрашающего имени Кайонаодх, что был прозван Багровым за свою ненасытную жестокость, король одним своим видом распугивал местных и иностранных недоброжелателей, а его выдающийся красный кафтан излучал дополнительную тревогу и желание сбежать от неприятеля куда подальше.
– Зачем ты привёл его сюда? – грозно начал диалог отец, на языке пламенных идельха обращаясь к Томасу, – Я приказал тебе явиться одному.
– В отличие от меня, Раян Ваш кровный сын и достоин большего внимания, – на том же языке ответил мальчик, крепко сжимая опущенные кулаки.
Отец молчал, медленно рассматривая сыновей. Трудно было сказать, о чём он думал в тот миг: о Раяне, который безучастно глядел в пол в непонимании части слов; о непотребном поведении Томаса, своего дражайшего наследника; или, может, о прошлом, которое он, зачинщик трагедий, пытался похоронить вместе с единственным кровным сыном. Тем не менее, пронеслось несколько секунд, прежде чем Кайонаодх заговорил:
– Ты – мой единственный наследник. Так решила Эилинора.
– Моя мачеха не говорила подобного! – несдержанно повысил тон Томас, и, спохватившись, тут же остудился, – Она была замечательной. Никто бы не захотел взять меня после того, что я натворил…
Завершая диалог, мальчик притих. Воспоминания минувших дней кипятком окинули его. В глазах помутилось, подкосились ноги. Перед ним предстало пламя, и кто-то кричал, обвинял в чём-то ужасном.
Когда по спине раздался, приводящий в чувства, хлопок, взор Томаса прояснился. Раян смотрел на старшего брата всё ещё удручённо, с опаской, как бы спрашивая взглядом: «Всё в порядке? Может, хватит?». Но тот продолжил, не уделяя тревоге внимания. Ведь он, хотя бы на этот раз, должен отстоять свою точку зрения, защитив беспокойного младшего.
– Мне ведома причина: Вы с королевой долгое время не могли иметь детей. Но когда, наконец, появился Раян… – с комом в горле вёл изречение принц, – Всем известно, что королева истлела при родах. И все в замке, отнюдь не без Вашей причастности, считают Раяна краеугольным камнем её смерти. И пусть Вы не измените своего окончательного воззрения, пусть Раяну не дано унаследовать престол, ведь он по прошествии того инцидента уже никогда не сможет пользоваться элементом, Ваш родной сын погибнет в пучине подобных предрассудков, если Вы не примете противомер. Прислушайтесь, прошу!
Раян был отнюдь не против своей защиты, отчасти он даже рад был, когда его старший брат решил заступиться за глупого младшего. Но он давно принял на себя крест – вину за смерть собственной матери, оттого и не перечил своему родителю. И в то мгновение, когда Томас попытался переменить отца своими речами, заставить обратить внимание на сына, Раян спохватился: «А нужно ли оно мне? Я ведь никогда и не собирался оставаться рядом с ним». Мальчик знал, что отец не переменится, но одна мысль об этом тяготила его думы.
– Насчёт противомер. Тогда, два века назад, именно Вы приняли предложение Кристофа и предали сына, – ради брата рискнул ситуацией Томас, глядя на безучастное лицо короля. – Я знаю, Вы понимаете, о чём идет речь. Так кто здесь настоящий злодей?
– Прекрати, Томас.
– Но…
– Отец, простите, что мой брат потревожил Вас своими выдумками. Такого больше не повторится, – на ломаном диалекте монотонно ответил мальчик. Он всё ещё боялся поднять взгляд, но набрался храбрости заговорить.
– Томас, – наконец, обратился король к старшему сыну, игнорируя младшего, – Идёшь со мной. Собирается Совет.
– Мы недоговорили с Вами, – с ноткой злости ответил принц.
– Оставь глупые домыслы, – рассердился король, – Слухи – пустой треп.
«Я этого так легко не оставлю!» – подумал Томас, но возразить не решился, боясь подпортить старания Раяна. Принц поспешил и рано задел довольно острую тему. Сейчас, мальчик не испытывал ничего кроме огорчения. За свои действия, за неудачную попытку защитить младшего брата, и отчасти за то, что пришлось защищать его самого.
– Прости, – виновато изрёк он то единственное, на что у него осталось смелости, и удалился, следуя за отцом.
Дверь тронного зала с грохотом захлопнулась, пронося эхо в чёрную глубину души оставшегося в помещении мальчика. Тишина резала уши.
После ухода брата и родителя, Раян продолжил стоять посреди зала, глядя на полюбившуюся взгляду неприлично красную ковровую дорожку. Продолжил прокручивать в голове прошедший разговор.
Было горько. Неприятно и горько. Раян не понимал отчего. Не хотел понимать. Лишь выступившие на глазах горячие слёзы, единственные, что были преданы своим чувствам, побежали прочь от намокших глаз.