Следует также заметить, что понятия постмодернизма как такового и виртуализации во многом пересекаются: "Постмодернизм обычно характеризуется как эпоха создания гиперреальности посредством коммуникативных и информационных сетей, делающих образ, изображение, знак, идею более наглядной, осязаемой и реальной, чем то, что в них обозначается или отображается"[73].
Несомненно, виртуализация общества - амбивалентный процесс (впрочем, как и любой другой социокультурный процесс): виртуализация и развитие новых информационных технологий как расширяют возможности современного человека, так и являются средствами воздействия на личность и общество. Мы полагаем, что роль виртуализации в формировании и развитии феномена новой религиозности на современном этапе весьма велика, и в дальнейшем еще вернемся к этому вопросу.
Наконец, завершая данный подраздел, обратим внимание на специфику социокультурных трансформаций в современной России[74]. Для этого мы обратимся к культурологическим исследованиям М. Эпштейна и И.В. Кондакова, которые, на наш взгляд, вполне адекватно отражают российскую действительность.
Для Эпштейна вся российская культура Нового времени (не говоря уже о современной культуре) по своей сути - постмодернистская. Петровские реформы искусственно насаждались сверху, поэтому воспринимались как подделки и симулякры, реальность стала зыбким понятием, вторичным по отношению к правящим идеям. Поэтому "постмодерное средневековье" XVIII-XIX вв. сменил коммунизм - "постмодерн с модернистским лицом"[75]. Используемые Эпштейном постмодернистские стратегии делают возможным новый, неожиданный взгляд на отечественную культуру. Так, "российско-советскому постмодернизму", по мысли автора, присущ ряд особенностей (общих как для советского коммунизма, так и для собственно современного российского постмодернизма): симулятивность, детерминизм и редукционизм, антимодернизм, эклектизм, критика метафизики, утопичность и т.д.[76] Симуляция, или создание гиперреальности, на Западе происходит благодаря развитию техносферы (особенно - средств массовой информации), в России же - с помощью идеологии, не искажающей, но создающей новую реальность. Антимодернизм, неприятие индивидуализма, идейный и эстетический эклектизм относятся как к коммунизму, так и к постмодернизму. Наконец, и постмодернизм, и коммунизм предельно утопичны - коммунизм ориентирован на "светлое будущее", постмодернизм - на "вечное настоящее", понимаемое как конец всякой истории. Но западный постмодернизм значительно толерантнее не только коммунизма, но и своего нынешнего российского/ постсоветского собрата[77].
И.В. Кондаков видит принципиальное смысловое отличие российского постмодернизма от западного в следующем: западный постмодернизм - свободная игра, российский - жесткая необходимость переходного периода от тоталитаризма к демократии. "…Если западный постмодерн есть результат индивидуальных творческих исканий интеллектуалов, стремящихся пересмотреть застывшие нормы и ценности, концепции и стили в духе культурного плюрализма и свободного самоопределения личности в многомерной культуре, то российский постмодерн порожден коллизиями посттоталитарного развития российско-советской культуры (столкновением официальной культуры и неофициальной, прототалитарных и антитоталитарных тенденций в культуре, идеологии и обыденного сознания, религии и атеизма, науки и псевдонаучных, спекулятивных теорий, искусства и кича), что придает ему несравненно более драматический и переломно-кризисный характер - не только по сравнению с западно-европейской социокультурной реальностью, но и с восточно-европейскими аналогами"[78].
Кондаков обращает внимание на то, что в современной российской культуре утеряно не только понятие истины, но и единый смысловой контекст, а это делает невозможным конструктивный диалог и приводит к "базару" (кто кого перекричит и какой "ярлык" наклеит), к "разбороду и шатанию". Любой плюрализм потенциально содержит в себе конфликт, диссонанс, борьбу; сегодняшний же российский плюрализм отягощен массовой нетерпимостью и общей вседозволенностью.
74
Мы уже говорили о том, что считаем российскую культуру частью западной, поэтому проанализированные нами особенности современной переходной эпохи и тенденции развития культуры во многом применимы и к российскому обществу; тем не менее, любая локальная культура, несомненно, обладает своей спецификой по отношению к остальным составляющим культурной суперсистемы.
77
В этой связи см. предостережение А.С. Панарина от реализации постмодерна на постсоветском пространстве: "Единое большое пространство - ареал просвещения - сменилось множеством глухих и замкнутых этнополитических пространств, где ставятся эксперименты по реставрации архаики племенного вождизма, религиозной нетерпимости, ксенофобии, тотального попрания прав личности" (Панарин А.С. Искушение глобализмом. М., 2002. С. 217.) Постмодерн оборачивается контрмодерном и может привести к обвалу в архаику.