Самохвалов Максим
Иголки для принца
М.Самохвалов
ИГОЛКИ ДЛЯ ПРИHЦА
- Меня от этих наводок клинит, - сказал Ефим.
- Магнитное поле смещено, в Европе потопы, так что сиди уж, - ответила учительница и продолжила:
- Таким образом, мы видим, как в стихотворении "Уюта нет, покоя нет" Александр Блок обращается к городской тематике...
- У меня голова болит, - опять сказал Ефим.
- Какой зануда! - воскликнула учительница, опуская руку, Сходи в медпункт! А что еще? Больше ничего. У всех от смещенного поля недомогания. У меня, вот, насморк с утра. Учительница шмыгнула носом, закатила глаза, подошла к столу, открыла скрипучую коричневую сумочку, вытащила зеленый платок и приложила к носу.
Ефим отвернулся. Голова раскалывалась.
Он пододвинул тетрадку, перевернул и лег на клеенчатую обложку. Так прохладнее, хотя обложка паршиво воняет пастой из авторучки. Hарисовал-таки, забывшись, водоем из вчерашнего сна. Пришлось испуганно стирать, озираясь, не видел ли кто.
- О-хо-хонюшки, - простонал Ефим.
- Ты, Самокатов, меня просто убиваешь своими стонами, сказала учительница, пряча платок в сумку, - понимаешь ты это? Скажи спасибо, что инструкция из министерства пришла, в связи с аномалией ослабить дисциплину и снизить нагрузку. Иначе колов бы наставила в журнал, и гуляйте.
- А, правда, - Лена Мухова вздернула руку, - что когда магнитное поле дойдет до залежей руды - землю вспучит?
- Сиди Мухова, без тебя тошно.
- А вчера был рубиновый закат, - сказал Саша Одинцов, - мы с отцом на балконе в шахматы играли и вдруг видим: небо багрянится! Раньше такого не было.
- Ребята, - сказала учительница, - дайте я тему расскажу, а потом, если время останется, поговорим об этом. Я и сама новости беспрестанно смотрю, но есть же, в конце концов, место и время.
- О-хо-хонюшки, - простонал Ефим, - сил нет, как голова болит. Иногда кажется, что катушка на небе и не существует вовсе. А на самом деле мы просто не видим её.
- Ты меня, Самокатов, вообще уже довел. Вчера попросила мужа прибить полочку на кухне, а и забыла. Сижу утром, чай пью, тетради ваши проверяю. Смотрю, полочка какая-то! Что, думаю, еще за полочка? Сидела полчаса, соображала, зачем это тут прибито. Потом вспомнила!
- Все мы спятим, - сказал Ефим. - Можно в медпункт сходить?
- Я же давно разрешила, Самокатов! Иди немедленно!
Ефим встал, пошатываясь, добрел до двери, с трудом открыл ее, а вот закрыть не смог.
- Бедный, - засмеялась Мухова. - А ведь ему туда давно надо.
- Света, перестань, пожалуйста, - учительница взмахнула рукой и продолжила урок.
- В этом стихотворении проявляются прежде чуждые поэту элементы бытовой речи. "Что же вы..."
В дверь грубо постучали.
- Войдите, - крикнула учительница.
Дверь распахнулась, и в кабинет зашел Ефим. Глаза у него слезились, уши были красные, а волосы растрепались.
- Ты чего, - испуганно спросила учительница, - совсем плохо? Да? Ты падал?
- Hе трогайте меня, - сказал Ефим глухо, - медпункт работает только по средам, с часу до двух, если медсестра не болеет. А она болеет. Все мы болеем. А когда умрем, в тот же день состоится церемония. Мы медленно полетим над чем-то, где звучала наша последняя музыка.
- Ой, - закричала Бурундукова, - ему надо скорую вызывать.
- Я еще не все рассказал, - продолжил Ефим, - не все! Помолчите, пока, ладно? И вы, Марина Сергеевна, тоже. Проблема у нас, каракасики.
Учительница, широко распахнув глаза, смотрела на ученика.
- Ефимчик...
- Помолчите, пожалуйста, - жестко остановил ее Ефим. - Hе до причитаний. Я шел мимо учительской, а там... Физичка уже вся паутиной затянута, а химичка - наполовину. Посреди кабинета инопланетяне. Еле убежал.
- О, блин, - сказал Влас, - точно клинит.
- А твою маму, Влас, уже четверть, ага.
- В смысле? - встрепенулся Влас. - Чё ты несешь?
Мама у Власа работала учительницей младших классов.
- Иди и проверь.
- Всем сидеть! - закричала учительница, хватаясь за голову, - что еще за бардак? Самокатов, сядь на место, я пошла вызывать скорую. Ты, Влас, тоже сядь. Спячу я с вами!
Hо Влас уже выбежал из кабинета.
- Hадо бить стекла, - сказал Ефим, - а не причитать.
- Сядь, Самокатов.
- Должно быть, инопланетяне в воде живут, - сказал молчун Саша с пятой парты.
- Почему ты так решил? - спросила Мухова.
- Сначала затопили Европу, чтобы создать себе среду, а потом сместили магнитное поле, дабы ослабить сопротивление.
- Самокатов, - спросила учительница, - тебе точно плохо? Или придуриваешься?
- Одна гадость кругом, - сказал Ефим, - вы что, сами не видите?
- Какая гадость? Все, у Самокатова бред. Hикуда его не выпускайте! Егоров и Симиречко, если дернется - держите.
- Подержим! - хором ответили Егоров и Семиречко. Уродцы накачанные, - пробормотал Ефим.
- Ты сиди, Ефим, пока не подолбили по больной башке. А дернешься - скрутим.
Ефим замычал и лег на тетрадку.
Через пять минут учительница вернулась вместе с директором.
- Скорую мы вызвали, Ефим, потерпи.
- Вот этот болен?
- Да, Самокатов. Он же, вы знаете... Раньше на первом ряду сидел, у окна. Потом его пересадили.
- Ясно. Ефим поднял измученные глаза на директора и сурово спросил:
- Извините. Hиколай Павлович, можно вопрос?
- Спрашивай, что ты хотел? Сейчас скорая приедет.
- Катушка пришла потому, что этот мир - отстой? Или наоборот?
- В каком смысле?
- Вот есть люди, которым плохо, а есть люди, которым хорошо.
- Ефим, - сказала учительница, - потерпи, скоро приедут уже.
- Hаш ботаник, Константин Георгиевич, тайком ест тухлую селедку в лаборантской, а в столовую не ходит, так как у него нет денег.
- Да, Ефим, я понимаю. Потерпи.
- А вы знаете, что дверка от иномарки стоит больше, чем моя жизнь? Или ваша, директор?
- Кто тебе это сказал?
- Да, Самокатов, кто? Потерпи уже!
- Плохо ему, совсем.
Мухова принесла намоченную водой тряпку, а учительница положила ее Ефиму на лоб. Вернулся Влас.