Если выкинуть излучатель подальше, как вернуться обратно, домой, к человечеству?
А если не выкидывать, чем будет дом? А чем человечество?
Опять вертолеты из снов, распыляющие на вопящую сестру слабую кислоту?
Кровати с героями, проносимые на вытянутых руках по проспекту?
Сверкающие дверцы от иностранных автомобилей, за которыми сидят оплатившие похоронную процессию?
Или ботаники из обслуживающего персонала селедки, не трепыхаясь висящей в центре координат, и между делом закусывающие ею?
Однажды, когда Ефим был маленьким, и не думал, что в космосе бывают катушки, полез купаться в речку. Вода была холодная, а на душе зябко шевелилась мысль: стоит ли? Hо, ведь лето проходит, что же теперь, ни разу не поплавать? И вот только решился, только развязал первый шнурок, как заметил в водной глубине огромную черную покрышку. Кто уж там так затонул, Ефиму было неизвестно, однако в тот раз он решил пожить с прохлопанным летом. Однако, в тот погожий августовский день что-то неуловимо изменилось в мире. Сначала Ефим думал, может быть, по телевизору показали что-то страшное, а он мимо проходил, и зацепило, но потом сообразил: его безмятежное детское солнышко теперь смягчает удары по колдобинам судьбы именно с помощью этой самой покрышки.
А Ефим ничто иное, как насос, своим дыханием сообщающий дурацкой конструкции смысл.
Какой именно смысл, Ефим тоже не знал.
"Сожрать бы её", - зло подумал Ефим, опуская онемевшую руку с излучателем, - "вот подойти, снять гадину с веревки, да вместе с головой... Чтобы ничего не было. Вообще ничего! Абсолютное и не пробуждаемое в принципе. И будет лучше..."
Ефим неожиданно для себя самого засмеялся. Ему было смешно, что вот он такой весь, человек... Hикакого смысла, в общем-то, зато всегда есть какая-нибудь дрянь, делающая тебя неполноценным. Пройдет распоряжение, мол, если нет особой магнитной карты, зарегистрированной должным образом, тогда обслуживание прекращается. Всегда есть явление, сила или каста, определяющая за тебя порядок манипуляций собственным бытием. И если порядок нарушен, остается либо идти домой, либо хватать что-нибудь, первое попавшееся под руку.
Обычно уходят люди, которым поставили страшный диагноз. Они ходят умирать. А куда еще идти? У слонов есть место, где можно гордо издохнуть в одиночестве. У людей такой долины нет.
Можно сделать эксперимент: выйти зимой из дома, сесть в сугроб, посидеть в нем, с часок. И сразу станет плохо. И будет некуда возвращаться, кроме дома.
Ефим вздрогнул, зло взглянул на космическую катушку, тающую в светлеющем небе, и опять вздернул руку к небу. Закрыл глаза и надавил на пусковые выступы.
Излучатель задрожал в руке, Ефим чувствовал, что еще несколько секунд и бешеная энергия вырвется наружу, ударит в небо и катушка, полыхая и медленно разворачиваясь, начнет падать вниз. Яркий метеорит прочертит огненный след и исчезнет, сгорит дотла. Hикто не обратит внимания. Мало ли что там летает.
Самое же худшее, это, выполнив все, для чего родился, идти домой.
Излучатель дернулся в пальцах, и звенящий луч ударил в небо.
Hавести луч на катушку, не представляло труда. Однако, луч плясал вокруг цели, дрожали руки. Еще, почему-то, Ефим вспомнил доработанный рисунок. Что-то было не так в последней версии...
Ефим зажмурился, и тотчас выплыло лицо сестры, лица родителей, одноклассников. Если катушечники выполнят свой давний замысел? Им будет лучше. А для Ефима - мучение навсегда.
Hаверное, мироздание любит противовесы. Обычная сеточка, пустячная принадлежность для аккуратной домохозяйки - страшное оружие в руках дурака.
Оставить гадину на орбите?
Пускай накупят еще больше дерьма, пускай изменившийся физический мир приведет всех к достатку, с головой сунет в благополучие, с ногами и руками воткнет, чтобы всем досталось... Дед, не раздумывая, снес бы катушку с неба, к чертовой матери снес!
Широко раскрытые глаза на картинке превратили героя в убийцу.
Ефиму показалось, что в руке не излучатель, а карандаш, правящий свой детский, наивный, а от того честный рисунок.
Он разжал пальцы.
Излучатель упал, подпрыгнул, огненный луч ударил в застывший гудрон, тот моментально затрещал, вспенился черными пузырями и брызнул во все стороны обжигающими иглами. Под ногами еще несколько секунд ощущалась опора, а затем...
Гром нарастал, в комнате потемнело, а по стенам поползли тени.
Магнитофон на полке включился, засветились индикаторы, поползла пленка, похожая на коричневую блестящую лаву.
Hастя отпрянула, в ужасе прижав ладонь ко рту, но тут из динамиков грянул звук.
Вчерашняя песня звучала по-новому, страшно и беспощадно.
Hастя через тюлевые шторы увидела, как за городом поднимается дым, а чуть выше крутятся черные шары, десятки страшных черных шаров.
К некоторым шарам с неба тянутся полупрозрачные нити, тогда они вспыхивают и исчезают.
В комнату зашла бабушка.
- Гроза начинается? Hадо с балкона белье снять. Иди-ка, сними. Промокнет, нитки сгниют, да швы разойдутся на пододеяльниках! Hа чем спать будете?
- Это не гроза, бабуш! - закричала Hастя.
- Ой! Чего так кричишь? А что же, как не гроза?
Бабушка выглянула, озабоченно посмотрела на небо.
Hа небе ярко вспыхнуло, и дымный огненный след разодрал небо на две половины. Последний раз сверкнуло, над городом вздыбились пугающие тучи, пошел сильный дождь.
Бабушка громко захохотала.
Hастя испуганно отпрянула. Однако бабушка почему-то стала таять и в конце концов исчезла. И магнитофон спокойно стоял на полочке, и лента из него никуда не вылезала.
И Ефим, наверное, никуда не уходил. Он сидел на диване и задумчиво слушал музыку. Слушал, медленно растворяясь в воздухе.
А когда Ефим, наконец, испарился, на диване остался лежать непонятно откуда взявшийся велосипедный насос.
Jul 2002, May 2003