Торопливый ты мой. Как ты спешил попользоваться телом своего любовника. Ты даже чем-то похож на Сашу. На незабвенного сорокалетнего Сашеньку, любителя совращать старшеклассников. Я все помню, сволочь. И наши ночи, и наши дни. И свою боль, и твое сладострастное хрюканье за спиной. Гордый самец ты, а не любовник. Попользовался и хватит. А чтобы помочь, постараться не навредить, не совращать, в конце-концов, на это твоих сил никогда не хватало. И больше не хватит. Как ты был красив, сползая по стене с своем черном костюме. Опускаясь на пол по рельсам кровавых полос на туалетном кафеле. Ты научил меня, что наибольший восторг похоти приходит со смертью того, кто в тебя это чувство заронил.
Вот так, Саша. Не могу я теперь обойтись без смерти. Бывает, что хочу, но уже не в состоянии отказаться от ослепительной волны страсти к красным разводам на коже. Ты показал мне тайну, разгадку которой унес с собой в могилу. Я благословил тебя комком земли, упавшим из моей ладони на крышку твоего лакированного гроба. Так храни же наш секрет вечно.
Хочу тебя. Боюсь тебя. Люблю и ненавижу. Будь ты вечно проклят!
Горло выпустило сдавленный рык в момент пика наслаждения. И мое семя щедро оросило недра нашей мертвой любви.
Глава третья.
Круги своего ада.
(Сергей)
Любопытно и ужасно
И сладело - озорно,
И желанно, и бесстрастно
И грешно и не грешно.
Михаил Кузмин.
Ждать и терпеть было невыносимо. Урок мат.анализа никак не заканчивался, формулы создавали в голове некое подобие английского Бедлама[1], о котором недавно рассказала Клуша, наша преподаватель по русскому и литре. Пару раз за день у меня получилось так удачно создать елозистость (то ручка упадет, то в рюкзак залезть за пособием с примерами), что удавалось прижаться рукой к ноге Матвея. А один раз моя щека оказалась в такой чуткой близости от его ширинки, что казалось, вдохни глубоко и ощутишь неведомый запах стыда, поселившегося алыми пятнами на лице.
И вот, за пять минут до окончания последнего урока его ладонь совершенно намеренно, хоть и не надолго, на доли секунды, опустилась на мое левое бедро в опасной близости от паха. Можно было бы назвать это случайностью, если бы не легкое нажатие. Я испуганно глянул на него и тут же потупился, шарахнувшись от лучистого взгляда серых глаз. Такого просто не могло быть..., но было. Потом его рука вернулась на парту. А я чуть не застонал от острой и яркой боли. Хорошо, что сообразил сегодня надеть старые плавки, ставшие уже на пару размеров меньше, чем надо. Иначе тело выдало бы все и всем.
По звонку наш класс с ревом рванулся на свободу. Мне же пришлось собирать в «бэг» учебную амуницию довольно-таки медленно. Руки дрожали. Не так, чтобы очень заметно, но часто. Матвей остался ждать меня. И вместе мы минут через десять вышли из школы, добрались до спортплощадки, где обычно народ подтягивается и кидает гранаты на дальность, расположились на траве под турником и уставились друг на друга. Что-то подсказало мне – он в таком же смятении, как и я. Слово само соскочило с языка:
-Ты...
Бриз вздрогнул, натянуто усмехнулся и ответил:
-Я.
Он осмотрелся вокруг, тряхнул русыми волосами и прошептал едва слышно:
-Пойдем на сопку. Здесь народу много. Не поговоришь.
-Ага, пойдем, - кивнул я. И мы пошли по тропе вверх по склону сопки. Мимо гаражей, сквозь заросли редковатой, но все равно цепкой таволожки, иногда опираясь на стволы чахловатых берез, кленов и дубков. Когда, наконец, выбрались на гребень, я понял, что все-таки не рискну заговорить первым. Вид с вершины сопки открывался здоровский. Вся бухта, по берегам которой расползся город, как на ладони. Пронзительно-синее море, сливаясь с таким же ярким небом, уходило за горизонт. Немногочисленные сегодня суда на рейде картины ничуть не портили. Скорее, дополняли мазками мазутно-стальной реальности. Усиленно разглядывая окрестности, я как-то упустил, что пришел на гребень не за этим. Оттого и вздрогнул, когда Матвей шумно уронил на траву свой «бэг», уселся на него и дернул меня за руку. Завладев моим вниманием, он сказал:
-Садись.
Я пристроился рядом и буркнул, глянув исподлобья:
-Чего?
Вместо ответа его дрожащая горячая ладонь неуверенно пробралась ко мне под футболку и прилипла к животу. Странно, но она в какой-то момент показалась даже холодной. Сглотнув, я дернулся было отодвинуться, но не стал, ожидая, что будет дальше. И уже через пару секунд не выдержал уже сам. Ринулся к Матвею, обнял, и мы повалились в заросли. Лихорадочно вздрагивая, я расстегнул все пуговицы на его джинсовой рубашке и распахнул ее. От вида белого плоского живота перехватило дыхание. Мои трясущиеся пальцы медленно прошлись по его коже, от тонких ключиц до пупка, и замерли. Матвей даже затаил дыхание. А затем потянулся ко мне и рваными движениями стянул с меня футболку. После чего мы снова обнялись и долго лежали, прижавшись друг к другу раскаленными телами и уткнувшись лицами в шеи. Его ладони щекочуще и невесомо скользнули по моей спине и коснулись пояса брюк. Я немного отстранился, судорожно вздохнул и неловко ткнулся губами в губы Матвея. Он ответил. Поцелуй обжег. Моя правая ладонь чуть грубовато опустилась ему на пах, закованный в черную джинсу. Пальцы нащупали молнию и расстегнули ее. Рука пробилась наконец туда, куда так жаждала попасть. Упругая плоть под плавками рванулась навстречу из плена. Мы вновь испуганно замерли. На миг. Матвей втянул воздух сквозь зубы, положил мне на живот левую ладонь и пустил ее вниз, под брюки, где плавки уже трещали от напора. Его пальцы оттянули резинку трусов и перекинули ее под яйца. Мой член уперся ему в ладонь, которая тут же смяла хозяйство с такой силой, что я зашипел. И сделал то же самое с ним. Чужой пенис оказался на ощупь таким же жестко-атласным, теплым, живым и желанным, как и собственный. Будто чего-то испугавшись, мы одновременно отпустили друг друга и подались чуть в стороны, глядя глаза в глаза.
Теперь уже Матвей поцеловал меня. И сел сверху, прижав задом мои колени. Я инстинктивно выгнулся, смутно подозревая, что он хочет делать. Даже резко крикнувшая сорока на соседнем дереве не прояснила наши затуманенные взоры, зацепившиеся друг за друга. Бриз одним движением стянул с меня брюки и плавки, приподнялся и протолкнул их под себя, до самых моих плетенок. Багровый от прихлынувшей крови член окончательно распрямился и дугой повис, касаясь головкой кожи между пахом и пупком. Я облизнул пересохшие губы, чувствуя, как дрожит подбородок. Мой взгляд переместился на ширинку Матвея, откуда торчал его пенис, который на вид оказался чуть длиннее и тоньше моего. Бриз судорожно расстегнул пуговицу на джинсах и так же резко, разом, стянул с себя одежду. Мир вокруг меня застила беловатая пелена с радужными разводами. Смахнув выступившие слезы, я оторвал спину от земли и вжал лицо ему в пах, окунаясь в редкие волоски и чувствуя щекой горячую напряженную плоть. Матвей дрожал не меньше меня. Я чувствовал это всем телом, а особенно ладонями, впившимися ему в ягодицы. Он едва слышно прошептал:
-Пососи его... Пожалуйста...
Я чуть отодвинулся и коснулся губами его напряженного члена. Знать бы еще, как это делается. Пальцами левой руки обхватил жесткий ствол и потянул, обнажая головку, мокрую от выступивших капель. Лизнул пару раз – на вкус оказался солоновато - приторным. Очень вкусным. Попробовал обхватить головку губами, а затем втянул член Матвея в рот. Тот застонал. И тут же я чуть не захлебнулся от волны густой жидкости, хлынувшей мне в горло. Не переставая дрожать, Бриз сам оторвался от меня. Проглотив его сперму, я уже хотел подниматься, когда он впился мне в губы новым поцелуем. А затем прошептал на ухо горячечным дыханием:
-Трахни меня... В зад. Трахни.
Мой пенис отозвался на эти слова новой болью. Казалось, он сейчас взорвется. Не долго думая, Матвей сполз с меня, неловко развернулся на коленях и прижался лицом к траве, выпятив округлый зад с бежевым пятном анального отверстия между ягодицами. Я встал на колени и так добрался до него. Непослушными руками направил член точно в задний проход и надавил. Ощущение было такое, словно пытаешься прорвать жесткий паралон. Но только сначала. Под тонкий стон Матвея я вдавил член по самый корень и застыл, напуганный ощущениями, взорвавшимися в теле не хуже фейерверка. А затем увидел, как из жестко раздвинутого ануса сочится кровь, и испуганно подался назад. Но Матвей яростно подался следом, не позволяя выйти. Он прохрипел: