На значение псевдонима указывает также отрывок из очерка Северянина «Фофанов на мызе “Ивановка”» (1911). Вспоминая своего старшего друга, он писал: «После отъезда Фофанова выпал снег в конце мая. Снег белой ночью. Настоящий полярный север. И мне, как истому северянину, это явление было ближе и понятнее, чем всем вам, мои безвестные читатели...» Несомненно, и автор, и Фофанов использовали слово «Северянин» в его прямом значении — житель северных краёв.
Словосочетание «Игорь-Северянин» означало констатацию этого факта, то есть приложение «Северянин» являлось уточняющим определением и указывало на особое значение Русского Севера в жизни и творчестве поэта (сравнимо с распространённым уточнением фамилий писателей: Мамин-Сибиряк, Новиков-Прибой).
Печатному оглашению нового псевдонима предшествовали воспроизведения его в посвящении Константина Фофанова Игорю-Северянину 26 ноября 1907 года и на визитной карточке в декабре 1907 года:
«Игорь-Северянин.
Сотрудник-ритмик периодических изданий.
С.-Петербург. Средняя Подьяческая, д. 5».
Визитка в соответствующем её размеру маленьком конвертике была отправлена Фофанову в Гатчину 30 декабря 1907 года. Это обстоятельство подтверждает высказанное исследователями предположение о том, что именно Константин Михайлович Фофанов посоветовал молодому поэту выбрать этот псевдоним.
Новая подпись-псевдоним Игорь-Северянин (через дефис) появилась на листовке «Игорь-Северянин. Памяти А. М. Жемчужникова». Стихотворение датировано: «С.-Петербург. 26-го марта 1908 года» (то есть на следующий день после кончины Алексея Михайловича Жемчужникова).
Именно на этой листовке памяти одного из трёх братьев Жемчужниковых, которые подписывались вместе с их кузеном Алексеем Константиновичем Толстым коллективным псевдонимом «Козьма Прутков», молодой поэт опробовал своё литературное имя (не на «Зарницах мысли», как пишет публицист Михаил Петров, приводя дарительную надпись на брошюре: «Глубокоуважаемому талантливому поэту Леону Михайловичу Шах-Паронианцу от автора на воспоминание. Игорь-Северянин. 7.IV.08»).
Напомним, что до листовки «Игорь-Северянин. Памяти А. М. Жемчужникова» вышло 14 брошюр. Первые десять автор печатал под собственным именем — Игорь Лотарев, а с конца 1905 года, когда он задумал в некотором роде периодическое издание — 1-й и 2-й сборники «Мимоза» (брошюры 11-я и 12-я), поэт впервые столкнулся с необходимостью воспользоваться псевдонимом.
Один автор — сам Игорь Лотарев. Но разнообразные по характеру стихи автор подписывал соответствующими псевдонимами. Например, элегические воспоминания о «небосклоне Дальнего Востока» принадлежат Квантунцу, а строки из «Песен сердца» о вышедшей замуж кузине Лиле, «царевне Суды», пишет Изгнанник. Под именем Беспристрастного печатались мадригалы любимым оперным певицам. Тогда обилие псевдонимов позволяло в глазах читателей «размножить» сотрудников изданий и придать им некоторую солидность. Сохранилась и визитная карточка этого времени:
«Игорь Васильевич Лотарев,
редактор-издатель ежемесячных
литературных выпусков “Мимоза”».
Под собственным именем — Игорь Лотарев — Северянин выпустил ещё два сборника: поэтический очерк «В северном лесу» и «Лепестки роз жизни (I—III): Из стихотворений 1906 г.» (оба 1906-го). После годового перерыва в 1908 году одна за одной выходят брошюры под именем Игорь-Северянин, всего двадцать одна брошюра. Последняя печатная брошюра, подписанная псевдонимом Игорь-Северянин (через дефис), 35-я по авторской нумерации, «Эпилог. “Эгофутуризм”» (1912). В «Громокипящем кубке» (1913) появится новое имя — Игорь Северянин. Так своим псевдонимом Игорь-Северянин поэт отметил важный рубеж своего творческого пути.
Константин Фофанов не только подсказал Северянину его новое, ставшее таким известным имя. «Герой, пророк и русский мужичок», как называл Фофанова Северянин, написал своему «шатенному трубадуру», по его словам, около двадцати стихотворений (известно четырнадцать) и всемерно поддерживал его своим вниманием. Критик Александр Измайлов рассказывал, как «однажды Фофанов пришёл в редакцию в сопровождении молодого, стройного, симпатичного человека, безбородого и безусого, держащегося со светской выправкой, скромно и спокойно. Он был без кудрей до плеч, ничто не подчёркивало в его наружности звания поэта, в глазах светилась своя тихая дума, далёкая от предмета случайного сейчас разговора.