Игорь тосковал и грезил о прежней жизни. Постоянная грусть делает девятилетнего мальчика одиноким, нелюдимым и замкнутым. Сохранилось раннее, датируемое 1896 годом, первое стихотворение «Звезда и дева».
В стихах ясный отзвук домашнего чтения, особенно любимого им Алексея Константиновича Толстого. Позже поэт включил это произведение «как курьёз» в приготовленный для Полного собрания сочинений том детских и юношеских произведений — «Ручьи в лилиях» (сборник не был издан).
В «поэме детства» «Роса оранжевого часа» Северянин намекнул на историю этого текста.
Неудачно сложившаяся семейная жизнь отца и матери, ожидание встреч с матерью, к которой он был особенно привязан, наложили печать на будущего поэта. Его постоянно тянуло к семейному уюту и женской ласке, но, вспоминая эти годы, он был великодушен:
Около четырёх лет, с 1898 по 1902 год, будущий поэт учился в Череповецком реальном училище и в первый год жил на квартире директора училища, князя Бориса Александровича Тенишева. Во время учёбы Игорь увлекался литературой и, по собственным словам, «испытал сильное влияние Густава Эмара и Луи де Буссенара, позже — Дюма, Гюго, Тургенева и отчасти Гончарова, из поэтов гр. Алексея Толстого, а также Мирры Лохвицкой, Фофанова, Бодлэра и др.».
В библиотеке Северянина сохранилась книга «Русские поэты за сто лет (С пушкинских времён до наших дней) в портретах, биографиях и образцах» (СПб., 1901). На титульном листе владельческая надпись «Игорь Лотарев», а на следующей странице пояснение за подписью «Игоря-Северянина»: «В год издания — 1901 — получил в подарок от мамочки — посылкой из Петербурга в Череповец, Новгородской губ. Переплёл у Ярославцева на Благовещенской ул. 1922 г. Toila. Eesti». В томе представлены сочинения более ста поэтов.
Только весной, по-видимому, на пасхальные каникулы и день рождения, Игоря на три недели отпускали в Санкт-Петербург к матери. Он отправлялся в неблизкий путь по только что освободившимся ото льда рекам: по Шексне, до Рыбинска, а там пересадка на большой пароход по Волге и Мариинской системе в Петербург, где ждала Наталья Степановна. Вода и река обретали ещё один дорогой его воображению смысл — свидания с матерью. Образ воды — «моей стихии дорогой», родной реки Суды в северной губернии станет символом его неразрывной связи с малой родиной. Кроме музыки составляющими его судьбы, о которых он никогда не забывал, станут мир природы и любовь.
О юных годах поэта, проведённых в Сойволе на берегу Суды, рассказывают его кузина Лидия Вечерняя и двоюродный племянник Георгий Журов. Целыми днями, а иногда сутками пропадал Игорь на реке или в лесу со знакомым охотником. Любил слушать и записывал в книжечку крестьянскую разговорную речь, народные песни. Позже Игорь Северянин, которому ряд критиков, даже серьёзных и благожелательных, отказывали в народности, назвал «говор хат» вдохновителем своих исканий.
«Игорь Лотарев, — вспоминал Георгий Журов, — любил проводить свободное время в далёкой северной стороне близ станции Суда, где у Михаила Петровича Лотарева, дяди поэта, было небольшое имение, купленное им на сбережения, сделанные за тридцать лет службы главным инженером текстильной фабрики в Серпухове. Имение было расположено на берегу реки Суды, рядом с деревней Владимировной, окружено сосновыми лесами.
Сестра Михаила Петровича Елизавета Петровна по приезде из Москвы поселилась с внуком (автором этих строк) во Владимировне, отвергнув приглашение брата. Причиной тому была осмотрительная осторожность: в качестве учителя внука её сопровождал скрывающийся от полиции революционер Щеглов, студент Технологического института.