– У нас в бараке есть талантливая девочка. Попробуйте ее на роль вместо Кати, девочка будет так счастлива.
Вечером подошли ко мне:
– Хочешь в театр?
– Господи, а как?
– Сыграешь роль актрисы?
– Не знаю…
– Пойдем с нами на пробу.
Глянул на меня режиссер – ростом мала! Принесли туфли на высоченном каблуке, платье длинное надели – ничего, сойдет! Ставили спектакль «За тех, кто в море». Я должна была играть тридцатипятилетнюю актрису – Елену. Сели работать с режиссером – Алексеем Григорьевичем Алексеевым. Протянул он мне пьесу – прочитай. Послушал меня внимательно:
– Поработай в бараке, прочувствуй.
В следующий раз, когда мы сели с режиссером, я уже вникла в роль.
– Ничего, пойдет!
И у нас пошло. А Катя ждала, когда за ней прибегут. Она не верила, что у меня получится:
– Соплюха какая-то, мала еще играть такую роль.
У меня получилось. Пришла она к нам на репетицию, пришла сама, без зова. Послушала один раз, второй, потом заявила режиссеру:
– Эту роль я буду играть сама.
– Как же так, нельзя обижать девочку. Она такая искренняя, так старается…
– А что же я, актриса московского театра, буду на задворках?
– Хорошо! Тогда играйте по очереди. Поедем на гастроли (ездили по дальним лагерям) – будете играть через день, заменяя друг друга.
Катя дала согласие при условии, что премьеру будет играть она сама. Собралось лагерное начальство. Выступила Катя, а следующий спектакль должна была играть я. Мне уже и парик светлый подобрали. Но на сцену меня так и не выпустили, я осталась «за бортом». Обида на Алексея Григорьевича осталась у меня на всю жизнь. Все говорили, что у меня так хорошо получалась роль, артистам очень нравилось, они меня даже поздравляли, но ведь я мечтала сыграть на большую публику…
В пьесе актриса – одинокая женщина: муж погиб, мать и ребенка она потеряла в войну. Ее избранник – моряк – женат, жена догадывается об увлечении мужа. Не желая лгать, обманывать, актриса хочет ясности в отношениях.
– Я больше так не могу! В войну я потеряла все: мать, отца, мужа, сына. Ты для меня – все! Я не могу больше играть двойную роль. Ты должен разрубить этот двойной узел.
– Подожди, Леночка, я не могу!
– Все!
Открывает дверь:
– А теперь – уходи!
– Лена!
– Уходи!
Режиссер объяснил мне, что эти слова я должна произнести спокойно, но твердо, чтобы ему нечего было возразить.
И я этот нюанс поймала, почувствовала.
И вот на спектакле Катя, чтобы доказать всем нам, какая она хорошая актриса, переиграла. В этот кульминационный момент последнюю фразу она истерично выкрикивала на высокой ноте: «Уходи!» И публика взрывалась смехом. Все считали, что Катя испортила хорошую роль (да простит она меня).
В театре я попадала в свою среду, там я забывала обо всем на свете. Театр помогал преодолевать ужасную действительность. Меня освободили от общих работ и зачислили в агитбригаду. Правда, по вечерам приходилось возвращаться в барак, но ведь на следующее утро после общего развода я опять шла в клуб. Известно, что все в мире относительно, и я уверена, что в то время была по-своему счастлива.
Начальник всех наших лагерей был прекрасный человек и большой поклонник искусства. Он для всех нас был как отец родной: так нас любил, заботился. Старался послать на более легкие работы, следил, чтобы питание у нас было получше. Набирать очень много артистов в театр не было возможности. Наш начальник считал, что каждый человек, а тем более талантливый, может сделать очень много. Поэтому каждый артист в нашем театре был универсалом: мы и в хоре пели, и стихи декламировали, и танцевали, и в спектаклях играли. Я и в театре играла, и художнику помогала в оформлении театральных декораций, лагерных стендов, рисовала рекламы, писала стенгазеты… Ко всему прочему я была помощником режиссера. Кстати, это трудная и ответственная работа, требующая максимального внимания и отличной памяти. Так, я должна была помнить программу, последовательность выхода каждого артиста, следить за реквизитом. С этой работой я справлялась удачно; память не отбили ни лагерь, ни голод, ни мучения. Особенно я гордилась тем, что работала с таким режиссером, как Алексей Григорьевич Алексеев, которого знала вся страна. Еще до революции он был известным конферансье. Естественно, работая с такими мастерами, я очень многому научилась. Руководителем танцев у нас была балерина Метельская. Она преподавала азы хореографии. Сначала мы до десятого пота занимались у балетного станка, а потом уже разучивали танцы. Однако я этим не довольствовалась. Уходила куда-нибудь в уголок и там оттачивала танцевальные элементы. После ухода Метельской я заменила ее и стала «прима»-танцовщицей. Танцевала одна и с партнером (со своим будущим мужем – Владимиром Максимовичем Тальковым).