Игорь Всеславьевич и Злокачественная опухоль

Коль-если ты не воровал, то и отстанет Раков же…
Он Игорь свет Всеславьевич на ты словечки пуще прежнего горюется:
— Да ах же ты, любезна добра матушка!
О чем ты говоришь? Как «если»? Ведь я чистенький…
Ах, неужель и ты не веришь мне, дитятке своему?
И вот минует-то маненько пасмурных деньков,
Начальник-опер-невус Раков Онко Онкович,
Глядишь, сам заезжает к дому Игорька
На мятом проржавевшем «москвичонке».
Хватает молодца-студента он под белы рученки,
Сажат без объяснения в машинку и скорей везёт,
Везет быстрей в отдел же внутренней секреции.
Там, во пигментном кабинетике, всё то ж:
И странные следы неведомой болезни —
Юг Славии ракетами искромсанный
Как инвазийными гельминтами-червями;
Большие круглые часы, кои сто лет не ходют,
И календарь со истеричным перевёрнутым числом
Сего тысячелетнего исхода.
И вновь верблюжия сигарка зажжена,
И говорит он Онко Онкович-то Раков:
— Я, правда, не нашёл преступников-злодеев,
Но то не значит, будто ты невиноватый!
Немножко слов добавить я хотел
Ко той привычной мне актерской помазне,
Что в прошлые разы своей отравленной душонкой пачкал ты.
Ты! Ты ж не блатарь, не богатырь могучиий,
И на тебе креста нет золотого, хоть пол-пуда.
А знать давно пора, что какова здесь масть-такая власть!
Вас — сотни тысяч, вы — легионеры, черти, бесы.
СПИДометр ужасный именно вы включаете.
Спокойно не даёте жить, мир разрушаете.
Вы — педерасты, проститутки, лесбиянки,
Вы — воры, и бандиты, и убийцы,
Вы — наркоманы, психопаты, вырожденцы.
Ваш генетичный код под Сатаной мутировал
Из вероятно благородных человеков в твари подлые.
Я бил бы вас всегда и просто так,
Зверюшек лютых, бешеных, опасных!
И, мне поверь, я буду вас учить, учить пока живой,
Как жить, как важно сознавать, что плохо быть уродом.
А честно жить вы не хотите, не желаете,
И понимать, соображать и… черт возьми!
Когда же наконец дойдет до ваших каменных мозгов,
Что Русь родная, Матушка Россия агонирует?
И что страну трясёт, коль бьют славян по крови,
И что привычка вредная у Билла — онатонизмом заниматися,
И прорастать к соседям в клетки, и ракетоблудить.
Он, Канцер-Зверь, метастазúрует в славянский дух,
Сжимает, комплексовщик, бесконтрольное колечко.
Вот где та опухоль, вот — американома!
А надо бы разжать, расплавить, разаНАТОмировать,
Пора бы радикальное леченье провести — не меньше.
Да Зверь — он что?! Есть и хозяин у него —
Он-то хозяин, богатырюшко Авгей Сраилевич.
Он прикатил колечко из авгеевой конюшеньки,
А из авгеевой конюшни вонь по всей Земле.
Он богатырюшко Авгей сам-то не сражаетси,
А он пускает в ход извилины свои-от ядовито-мудрые,
А он спускает со цепи пса злого — Канцер-Зверя плодовитого.
А Канцер-Зверь — ет штука много плодовитая,
Ёна выблёвыват тыщи-мульёны-то змеёнышей поганыих.
Змеёныши оны метастажúруют по всему белу свету.
Но где тот богатырь российский, где Авгею супротивничек?
Чтоб мог устроить бы ему большую мойку с банею,
Прочистить и промыть ему бороздочки-извиленки,
А чтоб не думалося да Росею пожевати-кушати.
А лучше вырвать сердце и со печенью авгейское
Да добрым людям на великое гляженье,
Старухам старым на великое роптанье.
И покрошить ёго на мелкие кусочечки,
И не оставить-то ёму да всё на семена.
А если б ты был богатырь, а ты авгейский прихвостень!
Вот мне и надобно ведь посадить тебя в темницу темную.
И это дело о семи тыщенках незакончено,
Покамест я тебе и опухоль, но доброкачестна.
Иди-ка и подумай хорошенько обо всём, что сказано,
А раз ещё дороженьку мне перейдешь секретную
В моих делах-то уголовныих — не обижайся!
И мучить буду, и давить, и бить по почкам,
А чтобы ты диагноз ставил: распустились почки!
Он Онко Онкович смеялся белозубо,
И отпускал на волю вольную да Игорька Всеславьева.
Вот он идёт да Игорь свет Всеславьевич как будто пьяненькой,
Как будто выпил целую цистерну спирту-водочки,
Но не упал свиньёю в грязь, а был закрученный,
Задавленный, распятый до тогошеньки,
Что мир скорей пытался Игоря познати-разгадати,
Пытался удалого молодца узнать, аль нежели наоборот.
Он сам и не заметил, как в училище колледжное да угодил,
Навстречу-от ему нунь Макошь Паникратовна.
Он ведь директурше рассказывал откуда он, что испытал,
Ишшо вдобавок словно маленький росточек
Пророс его-то сон нездешний, сказочный.