Его взгляд странно контрастировал с тягучей манерой говорить; он торопливо, даже судорожно косился то в одну сторону, то в другую, то на одного человека, то на другого.
— Тебе придется подождать, — категорично заявил Пауль. — Располагайся там, сзади, и веди себя тихо, ладно?
Симон недовольно скривил мягкий, безвольный рот, но сделал то, что от него требовалось. Поразительно, подумал Бастиан, однако всё его внимание тотчас переключилось, словно притянутое стальными тросами, к тому, другому, кто спускался по лестнице вслед за Симоном.
Длинные ноги в дорогих черных брюках; из них выбилась тщательно подобранная по фигуре рубашка. Он осмотрелся и наморщил нос, словно оказавшись в номере отеля, пребывать в котором никак не подобало такому господину, как он.
— Так. Ну и где он? — Максимилиан Штеффенберг скрестил руки на груди. — Я не желаю больше участвовать в вашем обезьяньем цирке. Где Бастиан?
Прутья решетки, за которые Бастиан держался, вдруг обожгли ему пальцы. Он понимал, что надо ответить, отозваться, но не мог этого сделать.
— Бастиан здесь. — Пауль махнул рукой в сторону ямы, где томился узник. — Он цел и невредим.
Отец подошел ближе; легким движением руки Карина показала ему, что сейчас посветит в яму.
— Бастиан! Боже, мальчик мой! — В голосе его звучала скорее укоризна, чем тревога. — У тебя всё хорошо?
Я сижу в таком дерьме, как еще никогда в жизни.
— Ну, в общем-то, да.
— Хорошо. — Его отец заметил, что уголок рубашки слегка выбился из брюк, и быстрым движением поправил его, вернув на прежнее место.
— Интересно ты выглядишь, — констатировал он. — Значит, это и есть та самая причина, которая помешала тебе отправиться вместе со мной в Берлин? Напялил это жалкое барахло, а потом дал себя похитить? — Он скривился. — О да, ты поистине сделал правильный выбор, впрочем, как это часто с тобой бывает.
Отвали, папочка. Слова переполняли Бастиана, но произносить их он не собирался. Лучше подохнуть здесь, чем получить от тебя хоть какую-то помощь.
— Объясни же, как ты оказался в такой ситуации. — Отец скрестил руки на груди. — Ну?
— А тебя это правда интересует? — сейчас Бастиан ненавидел себя за нервную хрипотцу в голосе. Он откашлялся. — Что такого они, собственно, тебе рассказали, что им удалось тебя выманить? Неужто и вправду сообщили, что они меня похитили?
— Ну, что-то в таком духе. Да. У них был твой паспорт, мобильный телефон и некоторые предметы твоей одежды. Я им поверил.
Как удобно, что я оставил все вещи в рюкзаке. Хорошенький такой магазин самообслуживания для шантажистов получился. Бастиан окинул Пауля полным ненависти взглядом.
— Значит, отеческая забота? Тогда, надеюсь, ты в полицию не обращался?
— Нет. Я предпочитаю решать свои проблемы сам.
Ну естественно. Тут кроется нечто большее, чем просто желание вызволить сына целым и невредимым. Отец вообще-то никогда не любил делать грязную работу своими руками.
— Я уведомил твоего отца о том, что присутствие полиции для него самого было бы, возможно, более неприятно, нежели для всех нас, — добавил Пауль.
Уведомил. Наверное, это сделал Симон — сейчас он сидел возле винтовой лестницы, укрывшись в полутьме: неприметная тень в глубине подвала, молчаливая, неподвижная.
— Полиция, в конце концов, всегда предполагает и прессу, — продолжил Пауль, — а я убежден, что профессор Штеффенберг не хотел бы ничего прочитать в газетах о нашей встрече.
В яблочко. Бастиан легко мог представить, что последует дальше. Рано или поздно отец будет даже гордиться, что никого не «уведомил».
— Давайте перейдем к делу. — Максимилиан Штеффенберг повернулся к Паулю, презрительно смерил его взглядом с головы до ног. — Ну? Что вы хотите за то, чтобы отпустить его отсюда? Деньги на последнюю приятную пирушку? Ведь, надеюсь, понятно, что я вас всех упеку в кутузку.
Пауля передернуло. На мгновение Бастиану показалось, что тот утратил вдруг всю свою уверенность — очевидно, думал, что отец его узнает. Но ничего подобного не случилось.
— Не думаю, — сказал Пауль подчеркнуто любезно. — Как только ты наконец узнаешь, с кем имеешь дело, то передумаешь.
— Я попрошу вас не тыкать мне.
Подобие улыбки проскользнуло на лице Пауля.
— Мне жаль, но иное было бы неприемлемо.
Отец на секунду растерялся. Прищурившись, он посмотрел на своего противника, затем подчеркнуто медленно повернул голову в сторону ямы, закрытой решеткой.