Пронзительная трель домофона, долгая и протяжная, прервала его размышления. Что-то в душе Бастиана тотчас подсказало, кто именно пожаловал в гости, хотя этот человек вообще-то должен был находиться за три сотни километров отсюда и играть в гольф. Да и домофон звучал иначе, чем обычно. Агрессивнее. Требовательнее.
Он поднес к уху трубку.
— Да?
— Ты дома, это замечательно. Открывай.
Бастиан нажал на кнопку, тихо ненавидя себя за это. В хорошем спринтерском темпе метнувшись к кровати, он набросил на всю стопку снаряжения одеяло, отчего возненавидел себя еще больше.
На лестничной клетке гулко зазвучали шаги дорогих, сделанных на заказ ботинок. Бастиан открыл дверь с таким чувством, словно кто-то огромным кулачищем врезал ему в живот. Отец появлялся постепенно, словно вырастая с каждой ступенькой, на которую он поднимался.
— Тебе надо пожаловаться на службу, которая занимается уборкой помещений: окна на лестничной клетке не мыли несколько месяцев.
— Привет, папа.
— Да, да, привет. На тебе глаженая рубашка? Костюм чистый?
— Ты о чем?
— Мы едем в Берлин, на конгресс хирургов. Если у тебя нет подходящей рубашки, то купим по дороге. — Отец вошел в квартиру, провел рукой по верхнему краю шкафчика для обуви и с отвращением посмотрел на пыль, собравшуюся на кончиках пальцев. — Твоя уборщица ни на что не годится, как я погляжу.
— У меня нет уборщицы.
— Это заметно. — Он стер пыль с пальцев. — Значит, так. Собирай вещи, через десять минут выезжаем.
Бастиану внезапно стало душно; жар поднимался где-то в голове и растекался вниз к животу. Он оцепенело смотрел на отца и не мог выдавить ни слова. Костюм за две тысячи евро, шелковый галстук, очки в золотой оправе и пренебрежительный взгляд, от которого жар только усиливался, — всё это еще не самое худшее. Хуже всего была абсолютная уверенность в себе, дававшая его отцу право считать, что любой человек на свете должен следовать его указаниям, ни в чем не переча и не задавая никаких вопросов. Вот и Бастиан тоже. Прежде всего Бастиан.
— Я был бы тебе очень признателен, если бы ты начал шевелиться. — Быстрый взгляд на «Брайтлинг»,[13] украшавший запястье. — Хочу представить тебя кое-кому из своих влиятельных коллег, прежде чем выступлю с речью.
— Я с тобой не поеду.
В уголке отцовского глаза дрогнула тоненькая жилка.
— Вот еще! Естественно, поедешь.
— Нет. У меня другие планы. Ты бы избавил себя от необходимости заезжать сюда, если бы позвонил мне заранее.
Бастиан сказал это — и почувствовал невероятную радость, хотя и понимал, что такие слова не останутся безнаказанными. Но оно того стоило.
— Что еще за… планы? — Можно было бы спорить на что угодно — в голосе его отца звучала явственная насмешка. — Наверняка что-нибудь такое, что можно отложить.
Он прошел мимо Бастиана в комнату, взял учебник по физиотерапии и раскрыл его там, где была вложена закладка.
— И дальше ты не продвинулся? У тебя же осталось только шесть недель. — Он бросил книгу назад на стол. — Я рассчитываю, что ты будешь учиться на отлично, и ты это знаешь. Иначе держись от медицины подальше. Наше имя не должно быть ничем запятнано.
Жар внутри Бастиана становился почти нестерпимым, всё в нем так и закипало.
— Папа, я уже по второму разу учебник читаю.
— В самом деле? Прекрасно. Тогда поездка в Берлин не скажется отрицательно на твоей учебе. Пакуй вещи.
— Нет. — У Бастиана возникло ощущение, будто он стоит на крыше небоскреба и смотрит вниз. Подступала тошнота. — Я уже сказал, что не поеду с тобой, и ты это слышал. Если ты думаешь, что можешь пропустить всё мимо ушей, ты ошибаешься. Если хочешь, можешь заблокировать мой счет, лишить меня денег… что ты там еще можешь сделать? Мне было бы даже лучше! С тем же успехом я могу работать в «Макдональдсе» или помогать в баре, как другие студенты, которым приходится рассчитывать только на себя.
Он так и не смог вспомнить, случалось ли ему когда-нибудь сказать хотя бы пару фраз без того, чтобы отец не перебил его. В душе Бастиан весь сжался, а Максимилиан Штеффенберг лишь ухмыльнулся.
— Дело в девушке, не так ли? Что ж, понимаю и ничуть не против. Но по сравнению с конгрессом, который, как ты знаешь, проводится только раз в год, это не имеет никакого значения. Девушки, в отличие от конгрессов, бывают всегда, и их еще столько будет!
Что-то ты недоговариваешь, отец.
— Кстати, как дела у мамы?
Максимилиан Штеффенберг даже бровью не повел.
— Как обычно.
Значит, совсем плохо, хотел сказать Бастиан, но вдруг услышал звонок мобильника. Наверное, это Сандра. Он торопливо схватил трубку с письменного стола — отец не должен увидеть ее имя на экране телефона.