– Правильно, Петрович, толкуешь, продали все за зеленые бумажки. Пойдем выпьем?
– Рано еще, – сказал Петрович. – Вот еще постоим, полюбуемся, как четыре стукнет, так и двинем.
Глеб уже заприметил склады:
– Товарищи, послушайте, а что это вон там, за бункером, блестящее?
– Коммерсанты, мать их в душу! Нет чтобы котельную восстановить, чтобы тепло в домах было, чтобы свет везде горел, так они вон что строят! Как будто это людям надо. На том месте детский стадион был. Ну, курили там дети в тайне от родителей, мы выпивали, однажды труп нашли, изнасиловали девчонку, задушил ее маньяк.
– Хорошее место.
– Так что, это им мешало? – вставил глуховатый старик и погладил орденские планки.
Затем он запустил руку в карман, как запускают руку, когда хотят выхватить пистолет. Но старик извлек не оружие, а красную книжку – удостоверение ветерана Великой Отечественной войны. Удостоверение было в целлофановом мешочке, мутном и потертом. Он принялся гонять им ветер перед носом Сиверова.
– Мы с Петровичем под этим флагом подвиги совершали, кровь проливали, а они все, ублюдки, вместе с Горбачевым и Ельциным страну развалили, разворовали, настроили лишь бы чего. Детям негде в футбол поиграть, поэтому они к наркотикам и потянулись. Разве мы с Петровичем знали, что такое наркотик? Ну выпьем по сто граммов за победу или за еще какой праздник-Правду я говорю, Петрович?
– Так точно! – выкрикнул Петрович. Сиверову уже стало не по себе:
– Так что это за безобразие такое возвели коммерсанты на детском стадионе?
– Писали вначале в префектуру, потом мэру написали, потом – президенту. Моя жена, царство ей небесное, подписи собирала, вся ветеранская организация нашего района подписалась, двести восемьдесят девять подписей. Они сказали…
– Кто – они? – спросил Сиверов.
– Коммерсанты эти, – с омерзением произнес старик. – Обещали лампочки везде вкрутить, район благоустроить, качели сделать, песка в песочницы насыпать. Им даже песка жалко, построили склад-холодильник, – сказал Петрович. А вы, товарищ, не журналист случайно?
– Можно сказать, журналист.
– А какого издания?
– Погоди, не мешай, – напарник дернул Петровича за локоть, – не лезь со своей политикой. Видишь, человек правильный, знаменем любуется, коммерсантов ненавидит? Мы вам много чего про этих ублюдков рассказать можем. Значит, вы, товарищ, не коммерсант?
– Да какой я коммерсант, журналист я.
– Тогда слушайте, – Петрович чуть ли не всунул свои губы Сиверову в ухо. – По ночам машины приезжают и уезжают. Значит, воруют. Честные люди в рабочее время ездят.
– А что они там воровать могут, склады-то им принадлежат?
– Не скажите. А вы знаете, что там хранится? – ткнув указательным пальцем Сиверову в грудь, задал вопрос старик в очках на резинке.
– А вы знаете?
– Этого никто не знает. Охрана там почище, чем в Кремле.
– Что там может быть, водка, что ли?
– Водку стали бы так охранять? Водкой торговать можно, водку в холодильнике только дома хранят, чтобы гостю холодненькую налить. Там что-то запрещенное, – зашептал Петрович, прикладывая палец к губам. – Его зять хотел на работу туда устроиться, с высшим образованием, между прочим, и живет рядышком. Думаете, взяли?
– Думаю, нет, – предвосхитил ответ Петровича Сиверов.
– То-то и оно! Телефончик записали, культурные такие, сказали, позвонят. А до сих пор ни ответа ни привета, – и Петрович скрутил фигу. – У них все охранники на машинах ездят, как министры. Что они там хранят? Каждую неделю фуры приезжают, лишь только стемнеет, и на рассвете уезжают. Я думаю, – Петрович снова перешел на зловещий шепот, – холодильник – это только для отвода глаз. Специально гуд елку какую-то включили, чтобы людей обманывать, а сами там, наверное, публичный дом устроили и девок фурами возят.
Сиверов немного ошалел от той мешанины, которая царит в голове у Петровича. Второй ветеран оказался более здравомыслящим, может, потому, что был глуховат, поэтому узнал новостей из телевизора меньше, чем его друг.
– Это ты, Петрович, загнул. Я тоже поначалу думал, что они девок возят. Но ты подумай, если бы там бордель был, то кроме гудения еще и музыка была бы слышна, и пьяные крики.
Петрович в сердцах махнул рукой:
– Глухой ты, ни хрена не слышишь.., пень! – слово «пень» он добавил совсем тихо, прикрыв ладонью рот, чтобы приятель не прочел по губам обидное слово. – А может, они там зелье какое-, то варят?
Но тут взгляд Петровича упал на часы:
– Блин, четыре, цигель, цигель, – он постучал ногтем по циферблату, чтобы глуховатый приятель понял, о чем идет речь. Но у того, наверное, имелись встроенные биологические часы, потому как он уже начал краснеть, раздувать щеки.
– Вы, уважаемый, нас извините, у нас срочное дело, – и Петрович, взяв под руку друга, заспешил в магазин.
Шли старики не по дорожке, а по забросанному бумажками и пластиковыми бутылками пожелтевшему газону, злобно косясь на блестящие, сработанные из оцинкованного железа ангары склада. Они были похожи на двух военнопленных, которых на время отпустили из концентрационного лагеря сходить в деревню, раздобыть чего-нибудь поесть.
Сиверов подогнал машину к полуразрушенному забору котельной, чтобы не мозолила глаза, и, прихватив спортивную сумку, пробрался сквозь пролом в кирпичной стене. Запустение тут царило ужасное: ржавые трубы, выломанные двери, разбитые окна. «Ее уже не оживить, – подумал Глеб, – как, кстати, не оживить и красный флаг. Повесить можно, но он все равно мертвый».
Шаги Сиверова гулко звучали в пустом помещении котельной. Он поднялся по ржавой винтовой лестнице на второй этаж, а оттуда сквозь надстройку – на крышу. Даже тут валялись битые бутылки, пивные пробки и пластиковые шприцы. Эти места давно облюбовали себе пьяницы и наркоманы. «Тем лучше, – подумал Глеб, – значит, ни у кого не возникнет подозрений, когда увидят человека на крыше».
Он устроился за жестяным коробом вытяжки, с которой, конечно же, давно был снят электромотор. Территория склада была видна отсюда как на ладони, аккуратная, ухоженная, вдоль забора шел узкий цветник. «Полная фирма. Если не смотреть на микрорайон, то можно подумать, что ты где-то в Германии или, на худой конец, в Чехии. Даже бордюры выкрашены черной и белой краской, а все дорожки вымощены цветной фигурной плиткой».
Никого на территории видно не было. Глеб достал бинокль и навел резкость. Теперь кое-что стало проясняться. По углам над входами в каждый из складов, а их было два, виднелись телекамеры, такие же, как на офисе фирмы «Новиков и К». У ворот возвышалось солидное кирпичное здание со стеклопакетами и дистанционным управлением ворот. За стеклом Глеб рассмотрел трех охранников, игравших в карты, еще один ходил у ворот снаружи. «Если охранник ходит снаружи, – подумал Сиверов, – значит, охраняют на полном серьезе».
В углу помещения для охранников Глеб увидел синеватые сполохи. "Вот и мониторы, только их отсюда не видно. Холодильные установки настоящие, тут Петрович был не прав. Сколько может быть мяса в холодильных установках? Совсем немного, можно загнать фур пять от силы. Переработкой здесь не занимаются, только хранят. Какого черта они работают только ночью, а не днем?
Старики хоть и подслеповатые, но глазастые, все, что выпадает из общего ряда, заприметят. А что им еще делать? Ждать четырех часов и идти в магазин. Многолетняя привычка – на работе не пить, а употреблять спиртное лишь в конце дня. Те, кто поступает иначе, спиваются еще в молодости. Вот и еще, – Глеб перевел бинокль чуть ниже и насчитал три собачьи будки. Псы в это время дремали, но вздумай кому-нибудь перескочить через забор, в миг разорвали бы непрошеного гостя в клочья. – Немецкие овчарки, – у склада Глеб насчитал шесть легковых машин. – Значит, охранников как минимум шестеро".
Глеб сделал несколько снимков: сперва – общий вид, затем, поменяв объектив на телевик, сфотографировал детали, которые его заинтересовали: будку охранников, ворота каждого склада, холодильные установки, телекамеры.