До этого мне приходилось сталкиваться с психиатрами только на собеседованиях при поступления на службу в Контору, и я понятия не имела, чего от них ждать. Специалистом, к которому определила меня Шармин, оказалась красивая чернокожая женщина в роскошном костюме. Пока она устраивалась поудобнее в мягком кожаном кресле в своем безупречно обставленном кабинете, я, не отрывая глаз, смотрела на орхидею на полке у окна. Она хотела поговорить. А мне нужна была волшебная таблетка, которая избавила бы меня от мучений. Я чувствовала себя глупо: неужели я должна признаться, что я ХХХХХХХХХХХХХ в декретном отпуске и сейчас, по иронии судьбы, схожу с ума? Конечно нет. Некоторые секреты должны оставаться секретами. Тем не менее я в подробностях описала ей, что пережила за последние несколько месяцев, и вышла из кабинета с рецептом на антидепрессанты и успокаивающие средства. Я чувствовала, что этот листок бумаги на вес золота — мой обратный билет в жизнь, из пугающей пропасти моего свихнувшегося разума.
У антидепрессантов есть одно неприятное свойство: их действие начинает проявляться через три-четыре недели после приема. Мне же хотелось незамедлительно почувствовать облегчение и уверенность в том, что я смогу выкарабкаться из глубокого, темного колодца, в котором, как мне казалось, я жила. День за днем я принимала крошечную розовую таблетку, но мир вокруг оставался прежним. От успокоительных на ночь мне снились жуткие кошмары, а днем я вела себя как зомби. Пришлось быстро от них отказаться. Еще я рассказала Джо о послеродовой депрессии и о попытках лечения. Сначала он с неохотой воспринимал мои слова. Утратив волю к жизни и чувствуя себя совершенно раздавленной, я тем не менее собралась с силами и утаила от него все самые жуткие подробности. В конце концов я сумела сделать невозможное и объяснить ему, что послеродовая депрессия — серьезная болезнь. Будь у меня сломана нога, он вряд ли заставил бы меня хромать по кухне и готовить ужин. Мой недуг проявляется не столь наглядно, как сломанная нога, однако нуждается в лечении. С этой минуты Джо полностью переменился и стал оказывать мне всяческую поддержку. Теперь он следил, чтобы я каждый день принимала маленькую розовую таблетку, нашел сиделку на ночь, чтобы я хоть раз в неделю могла спокойно выспаться. Он тоже хотел видеть свою жену прежней.
Постепенно, неделя за неделей, я начала идти на поправку. Случались безоблачные дни и дни мрачные, как в худшие времена, но, пусть и неуверенно, я стояла на пути к выздоровлению. Не скажу, что в один прекрасный день я проснулась абсолютно здоровой, но недели сменялись месяцами, и тревога, навязчивые мысли и странное поведение понемногу пошли на спад. В пять месяцев малыши спали уже всю ночь, не пробуждаясь, — радостное событие в жизни каждого новоиспеченного родителя. Туман в моей голове начал рассеиваться. По-прежнему казалось, что в сутках гораздо больше, чем двадцать четыре часа, но мне становилось лучше. Близнецы подрастали, и я наконец ощутила всю радость материнства, впервые со дня их рождения. Каждая веха в пока еще короткой жизни малышей — способность сидеть, усваивать твердую пищу, дотянуться до какого-либо предмета, подняться и идти, держась за мебель, — вызывали искреннее восхищение. Когда им было почти девять месяцев, я окрепла настолько, что смогла обходиться без таблеток.
В первый день рождения Саманты и Тревора, 11 января 2001 года, я поставила перед ними миниатюрные кексы и помогла каждому малышу задуть свечку. Пожалуй, впервые за год я вздохнула полной грудью. Самый страшный период в жизни остался позади, а близнецы напоминали двух ангелочков. Все, что нас не убивает, делает нас сильнее. Как ни банально, но это чистая правда. Невредимая и, с другой стороны. ХХХХХХХХХХХХХХХХХХ. Я поняла, что мне нравится сидеть дома с детьми, но переквалифицироваться в домохозяйки навечно не хотелось бы. Однако перед окончательным возвращением в ряды сотрудников Управления я решила выяснить, как можно помочь другим женщинам с послеродовой депрессией (ПРД). Если я, высокообразованная ХХХХХХХХХ, которая по долгу службы умеет справляться с трудными ситуациями, окруженная любящими и заботливыми людьми, пережила невыносимые мучения, нетрудно представить, насколько тяжко приходится женщинам, лишенным поддержки и опыта, какими располагаю я.
Я начала интересоваться ПРД и обнаружила, что почти 15–20 процентов молодых мам становятся жертвами этого легко диагностируемого и поддающегося лечению психического расстройства. Хотя не исключено, что в действительности таких женщин больше, — далеко не все спешат обратиться за помощью к психиатрам. Только в Соединенных Штатах ежегодно заболевают порядка четырехсот тысяч рожениц. Без своевременного вмешательства симптомы ПРД могут перерасти в тяжелую хроническую депрессию. Она отрицательно сказывается не только на женщинах, но и на детях, а также на других членах семьи. Пообщавшись с другими мамами и специалистами в этой области, я поняла, что причина кроется в отсутствии ранней диагностики ПРД. Педиатр — врач, с которым роженицам чаще всего приходится иметь дело в течение первых месяцев, — больше озабочен здоровьем младенца, нежели матери. Акушер-гинеколог, наблюдающий саму мать, чересчур загружен, чтобы вдаваться еще и в психические расстройства, да и к его профессии подобного рода заболевания не относятся. Как ни парадоксально, существует простой и быстрый способ выявления ПРД на ранних стадиях. Разработанный в 1987 году, он называется «Эдинбургской шкалой» и представляет собой десять вопросов, касающихся психического здоровья матери. Этот метод был признан медицинским сообществом, а его эффективность подтверждена многими исследованиями. Если бы каждой женщине в рамках обязательного стандартного обследования на шестой неделе после родов давали заполнить такой опросник, я уверена, процент серьезных случаев ПРД резко бы сократился.