— Трудная ночка? — ухмыльнулся он.
Его русский акцент был густым, как белый соус.
— Очень трудная, — согласился я.
Лицо снова начало болеть так, что хотелось ампутировать его при первом удобном случае. Я вручил шоферу двадцать долларов и сказал, что сдачи не надо.
— Надеюсь, она того стоит, — сказал он, — Дружище, ты паршиво выглядишь.
— Мне все об этом твердят. Я уже начинаю верить. Стоит ли она того? Спроси через месяц. Тогда отвечу.
Мой хозяин Стернфелд стоял у крыльца, когда я с трудом вылез из такси. Как обычно, он опирался на хромированный костыль. Пришлось подойти в упор, прежде чем старик узнал меня. Близоруко прищурясь, он окинул меня взглядом и покачал головой.
— Выглядишь как ходячий мертвец, — сказал он.
— От вас особенно обидно такое слышать.
— Ты где, черт возьми, пропадал? Я видел тебя вчера по телевизору. Тут тебя разные люди ищут, малыш.
Я поставил ногу на первую ступеньку и бросил через плечо:
— Это недоразумение. Оно исчерпано.
Я сам себе не верил. Казалось, нарушен божественный закон, гласящий, что волна, которую ты однажды поднял, рано или поздно возвращается. Я смотрел на облупившийся фасад «Герба Ланкастера», будто на Стену плача. Потребовалась долгая страшная ночь, чтобы я смог с теплотой взглянуть на него. Но как я уже говорил, для каждого рай выглядит по-своему.
— Ты задержал квартплату, — сказал Стернфелд. — Как обычно.
— Меня никто не искал в последнее время? — спросил я.
— Полицейские, пару дней назад. В штатском, но со значками. Я сказал им, что ты смылся, не заплатив. По-моему, они были не шибко разочарованы.
— Они обыскали квартиру?
Я сразу вспомнил о пятидесяти «штуках» под раковиной. Объяснить их наличие было бы затруднительно.
— Они обыскали ту, которую я показал, — двести четвертую, — лукаво улыбнулся Стернфелд. — Соседнюю. Но пустую.
Он пожал плечами.
— Что я могу сказать? Наверное, у меня старческое слабоумие.
— Зачем вы это сделали? Вам грозят неприятности.
— Потому что они понравились мне даже меньше, чем ты.
— А кроме полицейских никто не заглядывал? — спросил я.
Стернфелд обиженно поерзал костылем по асфальту.
— Черт побери, я похож на консьержа? Ты не ответил по поводу квартплаты. Не думай, что я не заметил, мистер умник.
— Бросьте, Стернфелд. Мы, ньюйоркцы, должны держаться вместе. Получите вы свои деньги.
— Ладно, чертяка. Пару дней назад заглядывал здоровый верзила и спрашивал тебя, но он мне не понравился, и я сказал, что ты переехал. Вылитый фашист, мать его. Друг, что ли?
— Нет, что вы.
Я оглядел Стернфелда. Старику сто лет в обед, у него все возможные болячки, кроме проказы, но время так и не смогло пригвоздить его к земле. Он работал таксистом в Нью-Йорке, за несколько лет накопил денег на собственную машину, а потом еще на девять. Десять лет назад после смерти жены он переехал во Флориду и купил «Герб Ланкастера». Во Вторую мировую он воевал в Северной Африке и с тех пор носил в правом плече кусок шрапнели. Если вы думаете, что старик ворчит на меня, посмотрели бы вы, как он разговаривает с людьми, которые ему действительно не нравятся.
— Ну, чего уставился? — спросил он.
— Да нет, ничего. Как вы себя чувствуете?
Он сплюнул в кусты.
— Отлично. Только что звонила младшая дочь, сказала, что она теперь лесбиянка, но я уже так стар, что мне просто насрать. К тому же у меня полно внуков — и все как один полудурки. А вообще все путем.
— Слушайте, — сказал я, — я сейчас поднимусь к себе и пару недель посплю. А потом мы с вами совершим ночной налет на Лас-Вегас, пройдемся по забегаловкам и сыграем в «очко». Вы, наверное, уже устали от бинго.
Стернфелд оживился.
— Звучит заманчиво, — ухмыльнулся он. — Вот будет потеха, если все, кого я знал в Вегасе, еще живы. Кстати, про квартплату не забудь, хрен лохматый.
— Я слышал. Завтра, ладно? Мне просто надо поспать.
— Ну, спи. Мне-то что. Только не помри раньше, чем заплатишь.
С этими словами он развернулся и, постукивая костылем по тротуару, поковылял прочь.
Я достал запасной ключ, который держал под кондиционером, и открыл дверь номер 206. Все вещи стояли на прежних местах, и я был рад своему возвращению. Впрочем, приятно и то, что я вообще жив. С полок смотрели книги, мои старые друзья: Монтень и Данте, Шекспир и Микки Спиллейн — вся классика. Я прошел в крошечную кухоньку и улыбнулся грязным тарелкам в раковине. Их вид был мне странным образом приятен: значит, человек оставил дело незаконченным, но завершить его еще не поздно. В холодильнике обнаружилась упаковка из шести банок пива, и я подумал, что в самом деле достиг земли обетованной. Неизвестно, правда, сколько оставалось жить моему оазису.