– Конечно. Но ведь ситуации могут быть разными. Еще фон Клаузевиц ввёл понятие «туман войны»…
– Ну, а для этого нужно будет создавать, к примеру, Военный арбитраж, куда войдут честные и грамотные офицеры. Именно честные, а не преданные кому-либо… Но вернёмся к парламентариям. Принцип тот же: если его деятельность наносит вред стране, он – преступник. Или по некомпетентности, или по злому умыслу. Что на суровость приговора не повлияет…
Ну, хорошо, еще один пример. Представьте себе некий механический прибор, состоящий из шестерёнок, болтиков, шайбочек и прочих мелких деталей. Он работает, пока все они исправны и выполняют свои функции. Но если какая-то деталь ломается, прибор не действует. Следовательно, детальку изымают и ставят на её место новую… А старую – или ремонтируют, если это возможно, или выбрасывают за ненужностью…
С Майером беседа была гораздо короче и скучнее. Кто о чём, а вшивый – о бане… Единственное, что гордый тевтон соизволил сообщить русскому варвару, так это то, что наш поединок не отменяется, а переносится на неопределенное время. Пришлось заверить беднягу, что, мол, да, any time, any place, всегда к вашим услугам. Была бы вместо фуражки шляпа, как у д’Артаньяна, расшаркался бы в реверансах… Ну, и хрен с ними, будем заниматься текущими делами. Конец августа, надо Лесечку в гимназию пристроить, а то у наших медиков, взявших над ней плотное шефство, что-то туго это получается, везде вежливо посылают подальше. И проконтролировать, как втянется в учёбу новый поток фронтовиков. Приехал там один индивидуум – так я чуть на пятую точку не сел, когда фамилию услышал!..
– Ну и загонял ты меня сегодня, Сидор Артемьевич! – лихого вида вояка с щегольскими «кавалерийскими» усами, добродушно улыбаясь, обращается к сидящему рядом в курилке худощавому унтеру. – Совсем никакого почтения к старшому по чину. Где это видано, штоб цельный фельдфебель и Георгиевский кавалер, как мальчонка какой, по деревьям в чужом саду за яблоками лазил? И на што ето нам, така учёба?
– Так тебя ж, Василий Иванович, одразу предупредили, шо здесь вы все курсанты и должны делать то, шо инструктора накажут. Вот, к примеру, начнет тебя какой ефрейтор на кулачках учить биться, так ему шо, на погоны твои глядеть и во фрунт становиться? А крестов и у меня достанет не меньше твоего. Ты краще помиркуй: когда по лесу ходишь, много поверху глядишь? Вот то-то и оно, шо нет. И гансы тако же под ноги больше смотрят. Бредут себе, к примеру, парочкой в патруле, а тут на одного с дерева кто-сь прыгает, а второго – кочка иль кустик какой уже на травке разложил. От и нету патруля-то. И быстро, и тихо. Мы в роте давно так делаем…
– Эт-та хто ж такое придумал?
– Кто придумал – не ведаю, а в обучение наш командир ввёл. Как и всё остатнее. Хлопцы казали, шо у командира не только солдаты обучались, а и господа офицеры, да и не один десяток этую науку проходили.
– Это батальонный ваш, што ль? Какой-то он… С приба-бахами. Моё фамилие услыхал, так аж в лице переменился. А потом имя, да еще и с отчеством слёту угадал. А еще и спрашивает так с усмешкой, мол, а ты, фельдфебель, хорошо плаваешь? К чему бы?..
– А хто ж его ведает, Василь Иваныч? Хотя, как ты говоришь, прибабахов у него хватает… Ты-то хоть сам сюда вызвался ехать, а я… Знаешь, как сюды попал? Нет, то послухай мэнэ. Служил себе в своем родном 186-м Асландузском, к нам как-то раз дохтуры какие-то приехали, один из них мне пилюльку дал, мол, кашлять не будешь. Я и заснул, а проснулся уже в поезде. Хотел было бучу поднять, а мне прапорщик сопровождающий приказ за подписью аж командующего армией под нос тычет, мол, переведен ты, ефрейтор, в другое место… А командир, когда ему представился, тогда еще смеялся, мол, Ковпак есть, осталось Чапаева, Жукова, Малиновского и ешо кого-то там найтить. Вот тебя он уже нашел.
– Да откель ему про меня знать? Я ж не персона какая важная, простой плотник… И зачем я ему сдался?
– Не знаю, то его дела странные. Тут, в батальоне, всё поначалу необычным казалось, а щас – ничего, уже пообвык.
– И што тут такого странного?
– Да много чего… То, што сюда попал, ешо ничего не значит. Вот присягу государю все давали, вроде и равны должны быть, а здесь покуда обряд не прошел, будешь чужим. Гнобить, само собой, никто не будет, но и близко к себе не подпустят, будут за дитё малое считать, хоть и грудь вся в крестах и сам ты из себя весь герой.
– Да што за обряд такой?..
– А должон кажный сходить через нейтралку и ганса в окопе одним ножом кончить и евонную винтовку забрать. Она-то его личным оружием опосля становится. Оно понятно, не один идешь, хлопцы рядом. Но горло режешь сам, и, если сплохуешь, могут и не успеть помочь. Ежели смог, ты – уже свой, за тебя весь батальон горой станет, любого порвут. Тока и сам будь любезен, чуть шо, то ж самое сделать. И офицеры нам – как братья старшие. Поначалу в диковинку было, шо никто из благородий на солдата не материт, рук не распускает. Потом тока докумекал, тут война другая, и офицер с простым солдатом должны друг друга с полувзгляда понимать, иначе – труба.