— Вы что, до этого все время молчали?
— Нет, мы разговаривали, но не словами. Слова обманчивы. Среди них много пустых, неискренних и ненужных. Чувства честнее, поэтому мы слушали их. Все, что кроме, легко объяснить жестами. И все же, так как в человеке живет потребность в словах, один час в день нам давался, а в большем и нет необходимости.
— Я заметила, — сказала Наёмница. — С тех пор, как мы встретились, ты треплешься не затыкаясь.
— Это потому, что языка чувств ты не понимаешь, — ответил хитрый Вогт.
— А что, пара вечерних молчаливых часов у вас тоже была?
— Три вечерних безмолвных часа — вечер склоняет к раздумьям. Я видел тысячи закатов, и все они были разные, как лепестки цветов. Или камни на морском берегу.
— А разве они не все одинаковые, эти камни?
— Потом был ужин…
— Теперь понятно, о чем вы думали во время вечерних тупящих часов…
— Оставшимся временем мы распоряжались по своему разумению. А ты бы хотела жить в нашей обители?
— Нет, — ответила Наёмница. — Я бы околела со скуки. Хотя от прозябания на выпечке и крупах я бы не отказалась.
— Мне никогда не было скучно. Только иногда тоскливо. Когда Ветелий ушел.
— Значит, его не зарубили вместе с остальными?
— Нет. Он отбыл несколькими годами ранее. Мне известно, где он — там, в Стране Прозрачных Листьев. Ждет меня.
— Откуда это тебе известно?
— Не знаю, откуда, только знаю, что знаю. Уверен, он сумел отыскать дорогу и теперь ждет, когда я сделаю то же самое.
— А чего же он не черкнул тебе письмецо с инструкцией?
— Этот путь каждый должен отыскать сам, — он посмотрел на нее сквозь темноту и выдал вдохновенно: — Знаешь, ты такая же, как мы.
«Я такая, как тот, кто устроил вам резню», — подумала Наёмница.
— И все-таки у всех есть имя, — прошептал Вогт.
— Опять ты об этом.
— Как тебя звали родители?
— Я не уверена, что они вообще меня как-то звали. Сколько себя помню, я была сама по себе.
Вогт помедлил.
— Может быть, ты тоже…
— Нет, — перебила его Наёмница. — В свое прибытие из высшего мира я не верю. Я же нормальная, я не как ты, — объяснила она, но прозвучало это достаточно беззлобно. — Думаю, мне просто все надоело однажды, и я ушла от них. А потом полностью их забыла.
— Но если ты ничего не помнишь о своих родителях и о том времени, когда была с ними, откуда ты знаешь, что они были плохими?
— Знаю, — с подавленной яростью ответила Наёмница.
— И как же ты жила самостоятельно?
— Как получится. Не вздыхай, меня это бесит. Я знаю, что тебе представляется. Я не была испуганной маленькой деткой. Я хотела есть — и думала о том, где бы раздобыть еды. Было холодно — и я думала, как бы согреться. Шел дождь — и я искала укрытие. Мне постоянно нужно было что-то делать, чтобы спасти себя. У меня не было времени на глупости. На всякие безумные мысли и смотрения на небо.
— Почему ты не хочешь понять, кто ты?
— Размышления о себе — это развлечение бездельников и тех, кто слишком труслив для чего-либо другого.
— Неужели никто никогда не пытался помочь тебе?
— Нет, — гордо ответила Наёмница. — Я как бродячая кошка, я сама по себе. Потому мне и не нужно имя — меня никто не зовет, я ни к кому не иду. Мне никто не нужен.
— Всем кто-то нужен, — возразил Вогт. Он коснулся ее плечом.
Наёмница отодвинулась.
— Не мне. Все, что ты говоришь — пустые бредни, в которые не стоит вслушиваться.
— Просто тебя никогда не любили, поэтому ты не можешь понять моих слов.
— Глупости, — разозлилась Наёмница. — Все люди враги меж собой. Только ненормальные, как ты, рассуждают, что мы должны понимать друг друга, мы должны помогать друг другу, мы должны учиться терпению, убивать — плохо. А я знаю одно — если не я, то меня, и лучше я их, а не наоборот.
— Ты можешь искренне в это верить. Хотя ты не веришь, — сказал Вогт. — Но ты чувствуешь иначе. В этом противоречии причина того, что твоя рана не заживает.
— Как ты считаешь, почему я до сих пор не убила тебя? — спросила Наёмница, всматриваясь в него сквозь блекнущую темноту, и продолжила, не дожидаясь ответа. Злость криком рвалась из ее горла. — Только потому, что с тобой я знаю, как потратить следующий час: перейти реку, найти карту, дождаться рассвета. Без тебя же я не представляю, что мне делать. Назад не вернуться, а больше мне некуда идти. Если я начну воевать, я умру. Кроме как воевать, я больше ничего не умею. Я могу сколько угодно спрашивать себя: «Что мне делать? Что мне делать?» — и ничего не смогу придумать, потому что у меня нет твоей способности к бредовым фантазиям. Вот и все. Я с тобой не потому, что мне ценна твоя жизнь или твоя компания. Я просто слишком растеряна, чтобы остаться в одиночестве. Встреть ты меня в моем лучшем состоянии, я бы тебя убила. Понял?