— Кто бы сомневался, — Человечек поднял руку, и в ней сам собой вспыхнул круглый оранжевый фонарик, похожий на цветочный бутон. — Иди за мной.
Когда он повернулся к ней спиной, Наёмница увидела длинную черную косичку, тянущуюся из-под его обшитой черными бусинами шапочки.
— Мы оставим двери открытыми? — спросила она, нерешительно оглянувшись.
Человечек не ответил. Двери захлопнулись сами собой.
Следуя за экзотичным проводником, Наёмница оказалась на безумной лестнице, то резко опускающейся, то взмывающей вверх. Перемещаться по ней было весьма утомительно, и, казалось, конца этому нет. Учитывая, что шли они все время в одном направлении, никуда не сворачивая, а замок был не настолько велик, они должны были бы уже упереться в стену. Но не упирались. Это раздражало. Еще раздражал Человечек, который двигался замедленно, будто под водой, однако, как ни пыталась Наёмница нагнать его, всегда опережал ее ровно на шесть ступенек. Его маленькие ступни были не длиннее кистей ее рук.
Лестница в последний раз чуть ли не отвесно взлетела в гору, заставляя Наёмницу тратить последние силы, и остановилась перед проемом, из которого лилось, освещая ступеньки, искристое голубоватое сияние.
Почтительно склонив голову, Человечек шагнул в сияние, как в облако, и скрылся из виду.
— Господин, я привел ее, — подобострастно известил он. Его голос доносился как будто издалека.
Наёмница собрала всю свою храбрость и проследовала в проем. Сияние, изнутри молочно-белое, окружило ее прохладой. Когда глаза чуть привыкли к свету, Наёмница осмотрелась. Человечек исчез.
***
Это было невыразимо странное место. Комната походила на пещеру, свода которой Наёмница, как ни пыталась, не смогла рассмотреть. Возможно, его не было вовсе. Все пространство пещеры заполняли кристаллы, похожие на обточенные льдинки. Часть кристаллов неподвижно застыла в пространстве (они были матовыми и тусклыми), остальные — прозрачные и испускающие тот самый бело-голубой свет — плавно перемещались, каким-то образом умудряясь не сталкиваться друг с другом. Иногда они почти соприкасались — но в последний момент им всегда удавалось разминуться.
Несколько кристаллов, приблизившись к Наёмнице, начали медленно вращаться вокруг нее. До сих пор все странное только пугало ее, или вызывало раздражение, или пугало и раздражало одновременно, но сейчас она была очарована. Ее душа стала безмятежна. Наёмница протянула руку, и прозрачный кристалл невесомо опустился на ее ладонь, оказавшись теплым на ощупь.
— Он прекрасен, не правда ли? — услышала Наёмница чей-то спокойный голос.
В следующий момент высокий человек, облаченный в белое одеяние, напоминающее монашескую рясу Вогта, возник прямо перед ней. Проверни он этот трюк минуту назад, она бы завопила от неожиданности, а сейчас просто кивнула:
— Да, — и принялась рассматривать незнакомца.
Ее представление, как должен выглядеть колдун, включало в себя множество ужасных подробностей, но едва ли этот человек пил кровь и потрошил жаб дни напролет. Он был… грустным. Несмотря на молодое, без морщин, лицо, у него были длинные, поседевшие добела волосы и короткая, тоже седая, бородка. Глаза закрывала повязка. Хотя Наёмница знала, что Колдун слеп, она не могла отделаться от ощущения, что сквозь повязку он пристально рассматривает ее. Впрочем, она не чувствовала никакой враждебности с его стороны и потому оставалась спокойной.
— Для чего ты пришла в мой замок? — спросил Колдун.
— Чтобы попросить у вас работу, — ответила Наёмница.
— Знаешь ли ты, кто я? — спросил он.
— Да, — ответила Наёмница.
— Знаешь ли ты, что эти земли закрыты от внешнего мира и никто из живущих здесь никогда не покидает их?
— Да, — ответила Наёмница.
— Тогда почему ты не поискала работу в более приятном месте?
Сердцебиение Наёмницы чуть ускорилось. Она отчетливо ощущала взгляд Колдуна, устремленный в ее глаза, и напомнила себе: «Он не может меня видеть, он слеп». Все же, даже если он действительно не способен рассмотреть ее лицо, ему не составляет труда заглянуть в ее душу. Она не знала, какую правду рассказать ему, но помнила предостережение Шванн и потому не решилась прибегнуть ко лжи.
— В моей жизни, — несмело начала она, — я видела много грязного и страшного. Меня били, но никогда не жалели, меня пытались убить, но никогда не любили, и я поступала соответственно. Мне казалось, все такое, каким должно быть, ведь я никогда не видела другого. Но однажды во мне что-то сломалось, и я попыталась убить себя — не потому, что хотела смерти, а потому, что не могла жить так дальше, — она успокоилась, ее дыхание выровнялось. В конце концов, она рассказывала о себе — то есть о человеке, глубоко ей безразличном. — Все же я не довела дело до конца. Жизнь может быть горше смерти, но… умереть проще, чем продолжать жить, а я не сдаюсь так легко. Однако вернуться на прежние пути я не в состоянии. Мне осталось только одно — спрятаться от огромного мира, избравшего смерть, где я лишь крошечная частичка и мой выбор не имеет значения.