– Сюда! – прошипел Эрандур, оттащив меня вправо, за первый попавшийся валун. Я села, прислонившись к камню спиной, пока данмер выглядывал сбоку, изучая обстановку.
Дышать после такого бега и падения было тяжело. В голове громыхала кровь, а колени дрожали. Я с трудом взяла себя в руки и зажала рот ладонью, чтобы вырывающиеся из горла хрипы не выдали наше местоположение.
– Никого не вижу, – жрец сел рядом, и в кромешной темноте сверкнули его глаза.
– До лагеря далеко? – спросила, отняв ладони от лица.
– Не очень, – Эрандур снова высунулся из укрытия, но быстро спрятался обратно. – Мы ближе, чем я думал.
Холод валуна дотянулся до моей поясницы, и я отодвинулась подальше, чтобы перевернуться и посмотреть, что происходит вокруг. До крайних палаток было рукой подать – мы могли атаковать в любой момент, лишь совершив короткую перебежку, но мне не хотелось действовать, не зная, где Мьол, Эйрин и Ворстаг. Наши действия должны быть слаженными, а пока всё шло вразрез с изначальным планом. Я помнила только, что первым делом нужно убрать ворожею, потому что она – самый опасный противник, но тварь оказалась на противоположном конце лагеря.
– Что мы будем делать? – прошептала я, спрятавшись за валуном.
– Надо немного выждать.
– Прямо здесь?
– Да. Наблюдай за лагерем. Мои глаза могут заметить.
Я кивнула, запоздало подумав о том, что Эрандур, скорее всего, этого не разглядел, но осторожно высунулась из-за камня, пытаясь ни столько увидеть лагерь, сколько найти разбежавшихся во все стороны спутников.
Никакого движения в ночи, отсеченной от лагеря теплым светом костров, не было видно. Но небо постепенно начинало светлеть. Изгои разошлись по палаткам, завершив сбрасывать тела в огонь, а ворожея что-то бормотала себе под нос, перетаптываясь с ноги на ногу перед шатром. До меня доносился её скрипучий с придыханием голос, даже не старушечий – вороний.
Я спряталась в укрытие и шепотом пересказала все увиденное и услышанное Эрандуру.
– Скорее всего, Мьол, Эйрин и Ворстаг тоже где-то спрятались, – поразмыслив немного, произнёс он. – Надо действовать осмотрительно. Продолжай наблюдать.
Однако наблюдение почти ничего не давало – только руки, касающиеся неровной поверхности ледяного камня, снова начали неметь, не успев толком отогреться. В лагере воцарилась тишина, прерываемая треском костра. Три дикаря ходили по периметру, у шатра копошилась ворожея. Мне приходилось пригибаться всякий раз, когда один из сторожей поворачивался в нашу сторону. В такие мгновения от сжимающего сердце страха я даже переставала чувствовать холод. Потом заметила, что один из дикарей сел около костра и протянул руки к огню. И это могло дать нам шанс, тем более что рассвет неумолимо приближался…
Ночь растворялась в лучах ещё не взошедшего солнца. Мир приобретал серые очертания, а холод проникал под одежду, выбивая из-под кожи мелкую дрожь. Как же хотелось в эти мгновения поплотнее завернуться в меховой плащ и заснуть в тепле костра! Но пора было действовать.
– Эрандур! – встряхнувшись, я схватила друга за руку. – Мы можем проскочить до палаток.
– Убивать придется тихо, – кивнул данмер, надевая на голову шлем. – Я готов.
– Поняла, – я тоже кивнула, поудобнее перехватила Ваббаджек и кинулась к крайней палатке. За мной на удивление бесшумно двигался данмер, почти не лязгая тяжелым стальным доспехом. Под ногами зашуршала трава, как мне показалось, оглушительно громко.
Мы скрылись в тени палатки, а клевавший носом изгой у костра встрепенулся и испуганно огляделся. Я мельком увидела сонное лицо мальчишки, вымазанное грязью и кровью наподобие боевой раскраски. Сам изгой кутался в меховой плащ и явно не радовался представившейся возможности сторожить лагерь.
Эрандур вытащил меч из ножен и двинулся в обход палатки, забравшись внутрь с противоположной стороны от костра. До ушей вскоре долетел короткий звук, шумный прерывистый выдох – и все смолкло. Потом звуки повторились снова. Я дрожа отодвинула висящую оленью шкуру, пролезла в палатку и неуклюже разместилась на убитых дикарях, наблюдая за костром и юным стражником. Тяжелая вонь немытых тел перебивала запах свежей крови. Жрец уже исчез в другой палатке, а я не отрывала взгляда от мальчишки. В руках крепче сжала Ваббаджек, чтобы в случае чего применить посох.
С другой стороны лагеря вдруг раздался оглушительный крик. Изгой у костра вскочил, но я не дала ему двинуться с места и выстрелила. Огненная буря проглотила парня, и он, охваченный пламенем, сорвался с места и бросился прочь, не разбирая дороги и истошно вопя. Я непроизвольно поморщилась – не думала, что у Ваббаджека случаются такие жестокие эффекты.
Крики всполошили остальных дикарей, и они дружно высыпали из палаток, хватаясь за оружие – костяные мечи, топорики и изогнутые грубые луки.
Эрандур вернулся ко мне в палатку и потянул на себя за шиворот. Я попыталась сопротивляться этому, но вдруг шкуру надо мной вспороло зазубренное костяное лезвие, едва не задев голову. Инстинктивно подняв посох, призвала магию Шеогората. Нависший надо мной изгой взорвался сотней сверкающих септимов, разлетевшихся по всему лагерю и обсыпавших не только меня, но и дикарей.
Совсем рядом раздались звуки сражения и воинственные кличи. Мы с данмером выскочили из палатки, прямо перед убегающей к шатру толпой изгоев. Что-то определенно отвлекло их от нас, и это произошло не только из-за воздействия посоха.
Я бросила взгляд на костры, увидев вдруг, как сквозь пламя, выпрыгивает наёмник с топором и щитом наперевес и врывается в гущу врагов, расталкивая их и круша черепа. Он выбежал один против десяти, чтобы спасти нас.
Из шатра сбоку выскользнула Мьол с окровавленным клинком и атаковала дикарей. Лютый ловко крутился в её руках, проходил сквозь меховые брони изгоев как сквозь масло, и в рядах противников воцарилась паника. Они уже не сражались – дезориентированные и застигнутые врасплох толкались, пытаясь прятаться друг за друга, когда с третьей стороны появился Эйрин и, наверное, сам от себя такого не ожидая, вонзил меч в глотку ближайшему дикарю с отчаянным и яростным криком.
А Львица, сражаясь, танцевала, выписывая Лютым широкие сверкающие круги и дуги. Меч лежал в руке воительницы так, словно был её неотъемлемой частью. Движения Мьол завораживали и восхищали, заставляли любоваться её стремительными выпадами и ловкими уклонами.
Я призвала на ладони огненную стрелу, но не решалась метнуть, боясь в суматохе задеть кого-то из своих. Эрандур шел передо мной, держа наготове клинок обеими руками.
Только теперь я заметила торчащие из тени шатра кривые когтистые лапы поверженной ворожеи. Вот, почему кричал один из охранников лагеря!
Ворстаг, в отличие от Мьол, бился безжалостно, как взбешенный медведь. Он рычал, громыхал сталью доспеха и каждый его удар, достигший цели, оказывался смертельным для врагов. Брызжущая из глубоких ран кровь впитывалась в землю, изгои погибали, не в силах дать достойный отпор столь неожиданной и слаженной атаке. Все-таки они не сильны в открытом бою – их удел скрытность и внезапность, и у нас получилось победить банду, используя их собственную тактику.
Когда затих предсмертный хрип последнего дикаря, пронзенного Лютым и повалившегося на землю, восходило солнце. Вдали брезжил алый рассвет, а костры затухали. К запаху жженой плоти примешался густой металлический аромат пролитой крови. Тела изгоев беспорядочно валялись по лагерю, и вдруг меня посетила пугающая мысль. Кем бы ни были эти дикари, они тоже люди. Не считая ворожеи, конечно. И это норды когда-то вытеснили их с собственной земли. Разве они не имеют права мстить и бороться за свою родину? А мы устроили такую жестокую резню, убивая спящих в их же постелях.
Встряхнувшись, я посмотрела на Мьол, самодовольно оглядывающую опустевший лагерь. На лице воительницы темнели брызги свежей крови. Эрандур и Ворстаг прошлись вдоль палаток в поисках выживших. Эйрин отошел к шатру, а Львица вдруг, перехватив мой взгляд, подняла руку с мечом и закричала, провозглашая о нашей победе. Её грозный клич, подобно рычанию настоящего зверя, разнесся над лагерем и долиной, помчался меж складками гор навстречу рассвету нового дня.