— Дай мне встать!
— Ну, конечно… в самом конце. — Он протянул вторую руку. Теперь он сжал ей правую грудь, движение было настолько болезненным, что все ее тело пронзило током до самых пальцев ног. — А теперь раздвинь свои прекрасные ножки, моя гордая красавица!
Она внимательно посмотрела на него и увидела ужасную вещь: он знал. Он знал, что Она не дурачится, говоря о своем нежелании продолжать эту дурацкую сцену. Неужели такое возможно?
«Конечно, — произнес дерзкий голосок. — Если ты являешься отчаянным стряпчим в одной из крупнейших юридических контор на север от Бостона и на юг от Монреаля, то, конечно, ты просто обязан понимать то, чего хочешь, и не понимать то, чего не хочешь. Мне кажется, что ты в большой опасности, милая, в той большой опасности, которой оканчиваются браки. Лучше уж стисни зубы и зажмурь глаза, тебе придется пережить еще одно вливание».
Ох уж эта ухмылка. Грубая, безумная усмешка. Притворяется непонимающим. И делает это с таким совершенством, что даже сможет провести детектор лжи, если ему будут задавать вопросы по этому поводу. «Я думал, что это тоже часть игры, — допустим, скажет он, обиженно тараща глаза. — Я действительно так считал». А если она будет настаивать, обрушивая на него свою злость, он, возможно, прибегнет к старой, уже не раз использованной защите… «Тебе ведь нравилось это. Разве ты не веришь мне?»
Разыгрывает непонимание. Знает, но все равно собирается продолжать. Он приковал ее к кровати и сделал это при ее попустительстве, а теперь он, черт побери, собирается взять ее силой, действительно изнасиловать ее в то время, когда хлопает дверь, лает собака, звенит циркулярная пила, а одинокая гагара кричит над озером. Он серьезно собирается сделать это. И если она все же поедет к Мэдди, когда закончится это унижение, он будет продолжать утверждать, что у него и в мыслях не было ее насиловать.
Он сжал ее бедра своими жирными розовыми руками, пытаясь раздвинуть ноги. Джесси слабо сопротивлялась: она была слишком напугана и поражена происходящим, чтобы оказывать сильное сопротивление.
«Это самое правильное решение, — заговорил более знакомый голосок. — Просто лежи спокойно, и пусть он сделает свое вливание. Собственно говоря, что уж тут такого ужасного? Он совершал подобное и раньше бессчетное количество раз, ты же не рассыпалась от этого. Прошло уже столько лет с тех пор, когда ты перестала быть краснеющей от смущения девственницей».
А что случится, если она не последует увещеваниям этого голоса? Есть ли еще какой-то выход?
Как бы в ответ на этот вопрос перед ней возникла ужасная картина: она увидела себя, свидетельствующую на бракоразводном процессе. Себя, одетую в классический розовый костюм и персиковую блузку. В руках она нервно теребит маленькую белую сумочку. Она увидела себя, говорящую судье, похожему на Гарри Ризонера в старости, что да, это правда, что она поехала вместе с Джеральдом в загородный дом по собственной воле, да, она позволила приковать себя к кровати наручниками также по собственной воле, да, они и раньше разыгрывали подобные сцены, однако никогда не делали этого в своей резиденции у озера.
— Да, Ваша Честь, да.
— Да. Да. Да.
Джесси слышала свою речь перед судьей, в то время как Джеральд продолжал раздвигать ей ноги, она рассказывала этому судье, похожему на Гарри Ризонера, о том, что сначала они пользовались шелковыми шарфами, о том, как она позволяла развиваться этой игре дальше, переходя от шарфов к веревкам, а потом уже и к наручникам, несмотря на то что ей все это быстро надоело. Стало внушать отвращение. Это было настолько отвратительно, что она позволила Джеральду увезти ее за тридцать восемь миль от Портленда в середине недели; настолько отталкивающе, что она даже позволила ему посадить себя на цепь, как собаку; настолько скучно, что на ней не было ничего, кроме нейлоновых трусиков, таких прозрачных, что сквозь них можно было читать заголовки в «Нью-Йорк таймс». Судья поверит всему этому и отнесется к ней с сочувствием. Именно так он и сделает. Как же можно не посочувствовать ей? Она видела себя, стоящую перед судьей и говорящую: «И вот, когда я была уже прикована к кровати и на мне не было ничего, кроме трусиков и улыбки, я передумала, и Джеральд знал об этом, поэтому я считаю, что он изнасиловал, меня».
Да, именно так это и будет выглядеть. Она очнулась от этого ужасного видения, когда почувствовала, что Джеральд стаскивает с нее трусы. Он стоял на коленях между ее ног, лицо выражало столько усердия, будто он готовился сдавать экзамен, а не овладеть сопротивляющейся женой. На подбородок с пухлой нижней губы стекала слюна.