Питер вдруг перекатился на бок, слетел с кровати и встал в стойку.
— О да, Эндер, — пропел он. — В любое время, Эндер.
Эндер поднял правую ногу, снял ботинок, перевернул его:
— Посмотри сюда, на носок. Это кровь, Питер.
— Ох-ох! Я сейчас умру, мне конец. Эндер раздавил гусеницу и теперь собирается раздавить меня.
Ничто не могло его пронять. Питер был убийцей в душе, и никто не знал об этом, кроме Валентины и Эндера.
Мать вернулась домой и вместе с Эндером оплакала потерю монитора. Отец, вернувшись домой, весь вечер радовался: ну надо же какой прекрасный сюрприз, у них такие замечательные дети, что правительство разрешило им иметь аж троих сразу, — и более того, все останутся в семье, никого не заберут, даже Третьего… Эндер с трудом сдерживался, чтобы не заорать на него: «Да, я знаю, что я Третий, знаю, и, если хотите, я уйду, чтобы вам не было так неловко перед всеми, пожалуйста, простите, что я лишился монитора, что теперь у вас трое детей и нет очевидного объяснения, — вам ведь так неудобно, простите, простите, простите…»
Он лежал на кровати и смотрел вверх, в темноту. Он слышал, как на матрасе над ним беспокойно ворочается Питер. Потом Питер соскользнул со своего второго этажа и вышел из комнаты. Эндер уловил журчащий звук сливаемой воды, потом силуэт Питера появился в дверном проеме.
«Он думает, что я сплю. Хочет убить меня».
Питер подошел к кровати и, конечно, не полез по лестнице к себе наверх. Вместо этого он сделал еще шаг и остановился около Эндера.
Но он вовсе не потянулся за подушкой, чтобы задушить брата. И никакого оружия у него не было.
— Эндер, ты извини меня, пожалуйста, — прошептал он. — Я знаю, каково это, пожалуйста, прости, я твой брат, и я люблю тебя.
Много позже ровное дыхание Питера сообщило о том, что он наконец заснул. Тогда Эндер сорвал с шеи пластырь. И — во второй раз за сегодня — заплакал.
3
Графф
— Сестра — наше слабое звено. Он ее по-настоящему любит.
— Знаю. Она может испортить все. Он просто не захочет оставлять ее.
— И что же делать?
— Надо убедить его, что пойти с нами он хочет больше, чем оставаться с ней.
— А как ты это сделаешь?
— Солгу ему.
— А если не сработает?
— Расскажу правду. В экстренных случаях нам это разрешено. Мы ведь не можем все спланировать наперед, ты же знаешь.
Завтракал Эндер вяло. Все прикидывал, что его ждет в школе. Как они встретятся со Стилсоном после вчерашней драки. Что будут делать Стилсоновы дружки. Наверное, ничего. Но если бы знать точно! Идти в школу не хотелось.
— Ты не ешь, Эндрю, — заметила мать.
В столовую вошел Питер:
— Доброе утро, Эндер. Спасибо, что оставил свою намыленную мочалку прямо посреди душевой.
— Только ради тебя, — пробурчал Эндер.
— Эндрю, ты должен что-нибудь съесть.
Эндер протянул вперед руки, сомкнутые в запястьях. Жест означал: вам придется кормить меня внутривенно.
— Очень смешно, — сказала мать. — Я пытаюсь как лучше, но мои гениальные детки плевать на это хотели.
— Это твои гены сделали нас гениями, мам, — вмешался Питер. — От папы мы ничего такого унаследовать не могли.
— Я все слышу, — отозвался отец, не поднимая головы от сводки новостей, которую стол, как обычно, показывал за завтраком.
— Шутка не сработала бы, если б ты не слышал.
Стол загудел: кто-то пришел.
— Кто это? — спросила мать.
Отец нажал клавишу, и на видеоэкране появился человек. Он был одет в военную форму, в единственную форму, которая еще что-то значила, — в комбинезон МФ, Международного флота.
— А я думал, все кончилось, — вздохнул отец.
Питер ничего не сказал, только щедро полил молоком овсянку.
«Может, теперь не нужно будет сегодня идти в школу?» — подумал Эндер.
Отец приказал двери открыться и встал из-за стола.
— Я разберусь, — сказал он. — Ешьте.
Все остались на месте, но есть никто не стал. Через несколько минут отец возвратился в столовую, подошел к матери и увел ее с собой.
— Ты в большой глубокой луже, — сообщил Питер. — Они пронюхали, что ты сделал с этим Стилсоном, и собираются загнать тебя в тюрьму на астероиды.
— Мне только шесть, идиот. Я несовершеннолетний.
— Ты Третий, жаба. У тебя вообще нет прав.
Вошла Валентина. Растрепанные со сна волосы окружали ее лицо, словно нимб.
— А где папа и мама? Я сегодня слишком больна, чтобы идти в школу.
— Еще один устный экзамен, да? — развеселился Питер. — А знаешь, как «устный» по-латински? Оральный.