Эндеру эти игры понравились, особенно когда два мальчика играли друг против друга. Тогда они могли использовать тоннели и коридоры друг друга. В этом случае он уже легко определял победителя, который умело пользовался хитроумными маневрами и, как правило, проявлял больше сообразительности.
Через час простое наблюдение стало надоедать и изрядно утомило его. Эндер освоил принципы, понял правила компьютера; он решил, что тоже может выиграть, овладев управлением и обхитрив врага. Он уже сам догадывался, что лучше предпринять: штопор, если враг ведет себя так; антенны — в другом случае… Обман и ожидание вместе с ловушками. Например, расставить семь ловушек, а затем завлекать в них по очереди. Там не было опознавательных сигналов и суть игры во многом определялась тем, что компьютер действовал быстрее, чем срабатывали человеческие рефлексы. Это не было смешным. Он хотел сыграть с другими мальчиками. С теми, которые так наловчились в игре друг против друга, что пытались соперничать с компьютером. Они уже больше думали, как машина, нежели просто люди.
«Я могу побить их тем же способом. Я могу побить их тем же способом».
— Я хочу сыграть с тобой партию, — обратился он к мальчику, который только что выиграл.
— Я что-то плохо вижу, что это? — спросил мальчик. — Это клоп или баггер?
— Мелкий представитель только что прибывших гномов, — пояснил другой парень.
— Он даже говорит. Ты подозревал, что они могут разговаривать?
— Я понял, — сказал Эндер, — что ты боишься сыграть со мной на пари: две из трех.
— Побить тебя, — язвительно проговорил мальчик, — проще, чем пописать в душе.
— Это будет даже не смешно, — добавил другой.
— Я — Эндер Виггин.
— Только послушайте; слушай ты, пустышка. Ты никто. Усек? Заруби себе на сопливом носу, ты — никто. Ты будешь пустым местом, пока не получишь первое боевое крещение, не убьешь хоть одного врага. Понял?
Жаргон старших мальчиков имел свой особый ритм. Эндер быстро освоил его.
— Ну если я никто, то почему ты боишься сыграть со мной на пари: две из трех?
Теперь другие мальчики стали проявлять нетерпение:
— Убей быстрее это ничтожество и продолжим дальше.
Эндер занял место на незнакомом пульте. Его руки были маленькими, но клавиатура была достаточно простой. Ему хватило маленькой тренировки, чтобы обнаружить нужные клавиши, управляющие объектами. Управление движением осуществлялось простым нажатием на клавиши с соответствующими стрелками. Его реакция сначала была очень медленной. Другой мальчик, чьего имени он до сих пор не знал, быстро начал одерживать верх. Но Эндер многому научился в ходе игры, и к концу ее играл почти виртуозно, однако, игра уже кончилась, и он проиграл.
— Удовлетворен, Новобранец?
— Две из трех.
— Мы не договаривались играть трижды.
— Ты победил, потому что я первый раз сел за игру.
Они начали игру снова, на этот раз Эндер ловко провернул несколько маневров, которых соперник еще не видел. Его стиль игры не вписывался в данные новшества. Эндер выиграл, но не столь легко.
Друзья соперника перестали шутить и смеяться. Третья игра прошла в полном молчании. Эндер выиграл блестяще, а главное — очень быстро.
Когда игра окончилась, один из старших мальчиков сказал:
— Ну теперь-то они точно заменят эту машину. На ней любой тупица может выиграть.
Ни слова одобрения или поздравления. Презрительное молчание, пока Эндер уходил.
Но он не ушел далеко. Он остановился поодаль и наблюдал, как следующие игроки пытались использовать приемы, которые он им показал. Любой тупица? Эндер ухмыльнулся про сея. Они меня еще вспомнят.
Он чувствовал себя прекрасно. Он выиграл и выиграл у старших мальчиков. Возможно это были не самые блестящие юноши, но у него прошло чувство страха и паники. Оно больше не сковывало его, Школа Баталий не казалась чем-то сверхъестественным и недостижимым. Все что он сделал, это наблюдал за игрой. Но из этого он вывел правила, суть игры и даже преуспел.
Значит ожидание и наблюдения чего-то значат. Однако оставалось что-то, что еще приходилось молча сносить и терпеть. Мальчишка, которому он сломал ногу, жаждал мщения. Его имя Эндер выяснил очень быстро, его звали Бернард. Он выговаривал свое имя с французским акцентом. Считалось, что французский с его высокомерным сепаратизмом и сложностью усвоения возможно изучать не раньше, чем с четырех лет, когда языковые модели уже сформировались. Его произношение делало его экзотичным и привлекало внимание; а сломанная нога обеспечивала ему ореол мученика; его природный садизм, словно огонек, влек к нему тех, кто тоже любил причинять боль другим.