«Что делать любой живой твари в этом диком запущенном месте? — подумал он. — То ли это существа тёмного мира, а может быть, главный привратник этого логова просто выращивает себе их на еду, словно цыплят…»
Фока брезгливо обошёл грязное обрюзглое тельце и продолжил углубляться в шахту. Становилось всё холоднее, тянуло сыростью, где-то вдалеке противно и однообразно капала вода. Охотник всё больше понимал, что зря так самонадеянно рассчитывал на зрение — впереди начиналась кромешная тьма. Нужно было заранее позаботится о каком-нибудь факеле — знаний хватило бы, чтобы сделать его из подручных предметов на входе в шахту. Он огляделся — уже поздно, кругом только земляные стены округлой, тянущейся вдаль шахты, дубовые обломки, проржавевшие изогнутые обручи, и… Фока нагнулся и поднял обломок человеческого черепа:
— Да, весьма странные дела творились здесь, — сказал он, и поразился, каким эхом разошлись его, в общем-то, негромко сказанные слова по всей шахте. Казалось, они обошли каждый уголок, и неожиданно вернулись к нему отголоском, став в десятки раз громче. Словно кто-то огромный шёл ему навстречу и проорал бешено:
— Дела творились здесь!!!
И он невольно присел — всё вокруг задрожало, сверху посыпалась земляная крошка, Фока ощутил, как песчинки падают на шею и противно, медленно скатываются за шиворот. Но охотник думал уже не об этом — впереди, в каких-то десяти-пятнадцати саженях длинные кривые когти прорубали новый ход сбоку. Огромное, жирное и будто пульсирующее тело с чавканьем прошло его насквозь. Существо прорывалось, разбрасывая комья размером с конские головы, и выдавливало из себя с кошмарным эхом, так что хотелось заткнуть уши:
— Кродо!
Фока понял, что был на волоске от гибели. Если бы его не задержала эта уродливая крысоподобная тварь, и он не склонился бы потом рассмотреть осколок человеческого черепа, то оказался бы точно в том месте, где только что прошёл этот гигантский крот. Слепой землишник и не заметил бы его, а легко перемолол огромными когтями, точно жито в зернодробилке.
Шахта, до этого напоминающая пустой склеп, вмиг ожила. Фока, как ни напрягал зрение, не мог различить, что делается впереди, но нутром ощущал там какое-то оживление. Что-то подсказало ему — отступай! Огромная масса собиралась воедино, словно кулак, и двигалась на него. Что это было? Может быть, сотни, и даже тысячи таких же крысопобных существ, как он убил только что, теперь медленно наступали на него? Если так, отбиться не было возможности.
Зверолов попятился, и уже через миг повернулся и бежал к выходу. Знал, что задержка хоть на секунду могла означать гибель. И потому мчался, видя перед собой тусклый, мелькающий свет выхода. Фока споткнулся уже на ступеньках, и, сделав сальто, приземлился на снег. Ружьё выпало у самого входа в шахту. Когда охотник обернулся, невольно отпрянул — из круглого узкого входа торчал огромный, покрытый землёй нос крота. Крот так сипло и так сильно вдыхал, что Фоку потянуло потоком воздуха, и он удержался, схватившись за кривоватый ствол сухого дерева. Зверь рычал и продолжал жадно внюхиваться. Своды шахты покачнулись. Фока упал на живот, подобрался ползком и схватил ружьё.
Эхо выстрела разрезало спящую округу. Выстрел донёсся до Петра, Уголёк вздрогнул и разжал.
— Успокойся, милый! — сказал Пётр, хотя ему самому стало настолько не по себе, что едва сдержал желание без оглядки покинуть это проклятое место. — Да что же там твориться такое? Привела же меня нелёгкая! — и он собрал все проклятия.
Пётр привстал, поднёс ладонь ко лбу и посмотрел на тропинку. Только через пару минут он заметил вдали бегущую фигуру. Не дожидаясь, крестьянин стал разворачивать сани. Фока Зверолов стремглав запрыгнул, и они помчались.
— За нами погоня, барин? — спросил Пётр, не оглядываясь.
— Да нет, — попутчик тяжело дышал. — Всё в порядке, не волнуйся. Сейчас это, тише давай, дай ружьё хоть зачехлю.
— Я слышал выстрел.
— Да, ну и что, — Пётр понял, что спутник ищет вариант, как соврать. — В общем, там у шахты был зверь какой-то странный, прятался в тени деревьев, я даже и не рассмотрел. Пальнул в него, и сразу назад.
— А я говорил вам, барин, не след ездить сюда, зря народ говорить не станет!
— Может, ты и прав. Определённо прав. А теперь поедем-ка в город! В самый центр, на площадь. В общем, к церкви давай!
Уголёк с трудом пробивался через снега, а вдали за их спиной раздавались истошные вопли:
— Кродо!
Кому бы они ни принадлежали, Пётр был уверен: так может кричать только смертельно раненое, в истошном гневе умирающее существо.
Глава 7
Дела минувшие
Антон Силуанович после ужина велел приказчику Пантелею не беспокоить его. Дом — и без того пустой и серый, замер. Влачащий безрадостные дни в нищете и забвении молодой барин долго стоял у окна и смотрел, как сумерки обволакивают тёмным саваном угрюмый зимний парк.
На память приходили, дразня и кусая душу, столичные дни — такие близкие, и далёкие, невозвратные теперь. Как много надежд было!
Никто не знал, что ему удалось избежать по-настоящему сурового наказания за вольнодумство только благодаря случаю. Как сейчас перед ним всплыл в памяти тот полдень, когда он должен был встретиться с друзьями, в их тесном тайной кругу собирались обсудить в очередной раз, как можно и нужно переустроить царскую Россию. Антон Силуанович не попал вовремя только благодаря тому, что мчался стремительно, понукая извозчика, и от такой спешки, налетев на придорожный валун, отлетело колесо и лопнула рессора… Извозчик кланялся в пояс и винился, что никак не может продолжить путь. Молодой барин, тогда не знавший трудностей, щедро отблагодарил лихача за старания, дав денег на ремонт. И пошёл пешком, на счастье своё — теперь-то он знал — не встретив больше попутного транспорта.
Успей же он, отправился бы на каторгу, как сотоварищи по кружку. Оказалось, в их сплочённом коллективе был всё же доносчик. Тот выдал всех, и только из-за отсутствия прямых обвинений и главным образом благодаря тому, что Антон Силуанович не явился на тайное собрание, его не арестовали, а сослали на веки вечные в глухие родные края…
Каждый вечер вспоминал друзей и думал, где же они, и каково им теперь? И как живётся иуде, предавшему их светлые помыслы и чистые свободолюбивые идеи? Наверняка теперь занимает какой-нибудь пост в Петербурге, такие, как он, только и нужны сейчас царской России…
Он всматривался в парк, и на миг показалось, будто там, среди снегов и осыпанных белой бахромой деревьев, стоит девочка. Неужели эта она, милое светлое создание с красивым именем Есия? Барин присмотрелся — нет, мираж, причудливая игра теней. Но воспоминание на миг осветило его уставшее осунувшееся лицо.
«Ради таких, как она, все беды и лишения пали на моих товарищей, и на меня, — подумал он. — Таких, как она, тысячи в России, и настанет и для них ясный день».
Антон Силуанович подошёл к полкам. Каждый вечер он коротал за книгами, но всё чаще и чаще чтение наводило только тоску. Даже самые светлые книги, особенно такие, как «Город Солнца» Кампанеллы, дразнили невозможными, немыслимыми горизонтами, своей несбыточностью. К тому же все прочёл не раз, а на то, чтобы заказать новые, совершенно не было средств. Он несколько раз пробежался глазами по корешкам, и вдруг взгляд остановился на чёрном переплёте.