Кто-то подошел к доске и мелом написал:
Загадка. На «Х» начинается на «Й» заканчивается.
Отгадка. Хомский.
Зашел Павел Осипович, посмотрел на нас. Увидел на лицах полную недоброжелательность. Попытался что-то о себе рассказать. Недоброжелательность на лицах удвоилась.
И тут Хомский увидел загадку. И сказал:
– Я все понял.
И ушел.
Интересно, что с тех пор он всех нас считал своими учениками. Меня всегда называл – мой любимый ученик.
Кнебель и Васильев
Поскольку нам на курс в ГИТИСе никак не могли найти худрука – мы прогоняли всех, кого считали ретроградами, нас стала учить Мария Иосифовна Кнебель. Вернее, Мария Осиповна, как ее принято было называть.
Мы не сразу осознали, как нам повезло. Потому что шли учиться, ориентируясь на таких, как Эфрос, Любимов, Захаров, Товстоногов. А тут какая-то старушка азы рассказывает. Метод действенного анализа, который мы, конечно же, стали называть метод девственного анализа. Хихикали и над фамилией, как полные идиоты. Были в ходу шутки типа «Срочная доставка кнебели населению» и пр. Больше всего нас интересовало, в каких отношениях она состояла со Станиславским – было или не было?!
А когда прочли в ее автобиографической книге, что она сидела на коленях у Толстого и у того были острые коленки, мы, конечно, живо интересовались, коленка ли это была или что-то другое. На всякие предложения и задания Марии Осиповны мы выдвигали контраргументы. Считали, что все это устарело, Эфрос делает не так. И мы доводили Марию Осиповну чуть ли не до слез.
У Марии Осиповны был параллельно четвертый курс, где учились интеллигентные люди – Саша Бурдонский, Елена Долгина, ныне работающая в РАМТе с Алексеем Бородиным. Они уже поняли, кто такая Мария Осиповна и пытались нас образумить: ребята, ведите себя нормально, будьте мягче, мы переживаем.
Но мы были настроены скептически.
В это время мы с Толей Васильевым выпускали в театре МГУ спектакль, и на афише он поставил фамилию своей мамы – Рабчинский.
Однажды Лена Долгина приехала на дачу к Марии Осиповне. Мария Осиповна сидела и занималась каким-то очередным теоретическим трудом у себя в комнате. Ее старшая сестра Елена, очень переживавшая за свою сестру, которую она называла по-еврейски Монале – спросила:
– Леночка, что там за новые студенты у Монале? Они над ней издеваются. Она все время приезжает в слезах. Это какие-то выродки.
Долгина говорит:
– Да нет, они интеллигентные ребята – образованные, чудесные. Пройдет время, переменятся. Это просто юношеский максимализм в них бурлит.
Елена Иосифовна не унимается:
– Особенно выделяется какой-то Васильева – наверное, жуткий антисемит?
– Да нет, он на самом деле Рабчинский, и мама у него Анна Давидовна.
– Монале, Монале! Ты слышишь? Оказывается этот бандит Васильев – еврей!
Смерть от вилки
У нас было 10 советских студентов в ГИТИСе: из Молдавии, Литвы, Армении. Теперь они были бы иностранцами, а тогда были – наши. Они зачислялись по целевому направлению, практически, вне конкурса, чаще значительно уступая по способностям тем, кто поступал по конкурсу. Среди них были замечательные и талантливые – такие, как 17-летняя Регина Степонавичуте, наивная, впечатлительная и нежная, которую мы, более взрослые, опекали. Но были и такие, кого взяли по совершенно непонятным критериям. К ним относился Гриша Мовсесов, который нам сильно не нравился. Мы, как могли, его третировали. Например, если он, жутко оглядываясь и опасаясь наших проделок, все-таки приводил к себе девушку в общагу, мы выжидали необходимое время, пока Мовсесов девушку эту «расслаблял». Дождавшись, когда выключится свет и рассчитав все этапы ухаживания, ныне народные артисты и профессора Борис Морозов, Анатолий Васильев, Андрей Андреев, Рифкат Исрафилов и я дружным хором орали под дверью: «Мовсесов, прекратите сейчас же!» Включался свет, и девушка вылетала из комнаты. Мовсесов нас ответно ненавидел.
Как-то готовились к экзамену по режиссуре. Я побежал в буфет, пока Толя Васильев что-то репетировал. Там была большая очередь. Близко к прилавку стояла Регина, которая пропустила меня. Я что-то быстро купил. Мы сели за стол. Мовсесов, который стоял в конце очереди, громко сказал: «Эти жиды всегда пролезут без очереди». Я не раздумывая, метнул в него вилку. Вилка застряла в миллиметре от глаза, хлынула кровь. Я перестал есть – как есть без вилки? Регина выскочила с криком из буфета и прибежала в аудиторию, где репетировал Васильев. Она тихо к нему сзади подошла и прошептала: