Пока жив был дед, все сторонились Мыша, как прокажённого, а Шабан избивал всех даже за то, что косо смотрят на Мыша. Но, полгода назад деда не стало: сказалось подорванное здоровье в лагерях и тюрьмах. Чай не на курорте жил дед. В очередное своё посещение внука, почти перед своей смертью, дед сунул Мышу в карман пачку денег:
— Здесь тридцать штук, — задумчиво сказал он. — Знаю, что деньги тебе не помогут и погоды не сделают, но всё же…. За деньги не благодари, это вода: как пришли — так и ушли. Так что, делай с ними, что хочешь, на своё усмотрение. И никогда не замещай деньгами здравый смысл.
Мышь и сделал, на своё усмотрение, как сказал дед. Он почему-то считал, что надо делать добро. Делай добро — бросай его в воду, оно всплывёт и добром к тебе вернётся. Как-то так.
Возле небольшого приёмного помещения, ведущего в кабинет директора, висел информационный стенд, на котором была куча всяческих объявлений, приказов, расписаний занятий. Там же висел листок формата А4 с изображением двенадцатилетней воспитанницы этого детского дома Наденьки. Девочка сильно заболела, так говорилось в листке, и ей требовалась дорогостоящая операция. Поэтому, как у нас водится, бросили клич: собрать деньги, кто, сколько может на спасение Наденьки. Этот листок на стенде и взывал к сбору денег от меценатов. Почему надо было собирать деньги на операцию, было не понятно, ведь этих детей лечили всегда за государственный счёт. Но Мышь таких тонкостей не знал, поэтому он смело толкнул дверь, ведущую в кабинет директора. На двери красовалась табличка: "Сергей Сергеевич Некрасов, директор". Злые языки среди местных патсанов Сергея Сергеевича именовали дважды гей.
В кабинете посетителей сразу поражал своими выдающимися размерами массивный рабочий стол директора, намекающий, судя по исследованиям старика Фрейда, на кое-какие комплексы владельца, огромное кожаное кресло, шкафы из той же серии, вместительный сейф, дорогой ламинат на полу, недешёвые шторы на окнах.
— Эээээ…этот, как тебя, Мышь, — удивился директор и недовольно уточнил, — чего тебе? Говори быстрее, а то я занят, — всё это он говорил с улыбочкой, называющейся в народе "сейчас я трахну твой мозг".
— Вот…деньги на Настеньку…лечить, — вытащил все деньги из кармана Мышь.
Глаза директора алчно блеснули. Он уже перестал куда-то торопиться.
— Хочешь сделать взнос? — спросил он. — Вот суда клади деньги.
Директор ловко, не считая, смахнул их в ящик стола и уставился на Мыша:
— Так я пойду, — сказал Мышь.
— Так и иди с Богом, чего зря десны мять, — буркнул директор. Отвлекают тут всякие Мыши занятых людей. Иди и радуйся где-нибудь вон там. От меня подальше.
Настеньку, хорошую девочку, которая хорошо пела на сцене детского дома, не спасли. Медицина оказалась бессильна. Или, может, мало денег собрали. Смерть этой девочки Мыша потрясла. Вот отчего в этом мире такая несправедливость. Лучше бы смерть забрала его, никому не нужного, чем хорошую девочку: та хорошо училась, красиво пела песни.
Последний раз дед пришёл в детский дом в сопровождении своих подручных Валета и Садовника, довольно молодых, но подающих большие надежды, уголовников. Сам он уже еле передвигался, видно было, что идёт он на морально-волевых качествах, и что долго он не протянет. Это было последнее свидание внука и деда.
— Я тебе кое-что оставил по завещанию, но ты сможешь этим воспользоваться только в восемнадцать лет. Не хочу, чтобы твоя мамка опять кинула тебя. Всё, прощай. Помни, о чём я тебе говорил и будь человеком. Валет и Садовник изредка будут приходить к тебе сюда. Ну, давай, внук, прощай: держись порядочных людей, чтобы ты ни делал.
Странные слова от матёрого уголовника. Всё запутано в этом мире: уголовники дают дельные советы, а между безумием и здравым смыслом только тонкая перегородка.
Когда Раджа умер, к Мышу снова изменилось отношение окружающих. Некоторые отмороженные поняли, что теперь можно опять начать гнобить этого придурка, защиты-то у него нет. Шабан, к слову, пытался защищать Мыша, но ему не всегда это удавалось, да, честно говоря, он защищал его без огонька. Особенно разошёлся один патсан из оппозиционной Шабану группы отмороженных, некий чувак с погремухой Весовщик. Он выбрал Мыша в качестве жертвы для поднятия своего авторитета и смещения на вторые роли Шабана. Он сам хотел держать шишку в детском доме. Для Мыша настали чёрные дни. Теперь Весовщик избивал его через день, да каждый день. Рано или поздно, он всё равно убил бы Мыша, но надо было покуражиться, показать всем, кто в хате хозяин.
— Весовщик, уймись, — предупреждал его Шабан. — Ты что, не знаешь, что Мышь внук самого Раджи? Не ссы против ветра.
— Клал я на твоего Раджу, — в запале выкрикнул Весовщик. — Ты мне, чё, предъяву кидаешь? Давай перетрём.
На следующий день в детский дом заявились Валет и Садовник. Они с удивлением увидели синяки на лице Мыша и вызвали к себе Шабана.
Вместо приветствия Садовник каким-то неуловимым и хитрым движением руки заехал Шабану в живот, от чего того всего скрючило, он упал на колени и его вырвало. Видно было сразу, что Садовник был умелый специалист по анализу кастового угнетения в разрезе современного либерализма и гендерной теории.
— Не досмотрел, Шабан, — Валет указал на синяки Мыша, при этом смотрел на Шабана, как на нагадившего в раю. — Тебя же, гада инкубаторского, предупреждали, что спросят.
Шабан позеленел. Своя шкура была дороже, и он перевёл стрелки на Весовщика.
— Угу, — сказали урки и ушли.
Утром по детскому дому прошуршала страшная весть. Оказывается, сегодня ночью Весовщик взял и повесился на чердаке здания. Везде понатыканные камеры слежения ничего криминального не зафиксировали. Его висящий и обгаженный труп нашёл завхоз, которого уже допрашивают полицейские. Допрашивают завхоза, а не труп, понимать надо. Свидетелей не было. Весовщик повесился, никому не говоря, что задумал свести счёты с жизнью. Утром, когда его снимали с петли, голуби, живущие на чердаке, даже успели обсидеть его голову и плечи.
Это была уже третья смерть человека, которого знал Мышь. Она вызвала сложные чувства в душе Мыша: вроде и плохой был человек этот Весовщик, но всё равно его жалко. Однако, ничего нельзя поделать: как говорил дед, мы живём в мире, где всё предопределено. Случайностей в этом мире нет. Соответственно, всё в этом мире связано воедино и работает принцип баланса сил. Баланс сил вещь суровая: захочешь бороться со злом — тебе на пути обязательно появятся препятствия; если, наоборот, возомнишь себя злодеем, которому всё нипочём, то скоро жди возмездия. Диалектика, как неоднократно говорил товарищ Бабель. Умный был мужик. Кто, Весовщик? Да, нет, Бабель этот!
Шабан ходил неделю бледный, заискивал перед Мышом: "Ну, ты чиво? Ну, нормально же всё, забыли!" и трясся: он думал, что и за ним зайдут и предложат повеситься. Эти люди умеют уговаривать. После этого случая Мыша стали обходить стороной все, даже учителя и директор. Вот директору-то что бояться, но он почему-то боялся. Некоторые даже считали, что это он ликвидировал Весовщика, кровь-то у него, вон какая, или натравил на него своих головорезов. Шабан остался жив, за ним так никто и не пришёл, но нервов он потерял много. Ему сказали: "Живи, пока на глаза не попадешься".
Теперь Мышь ощущал себя среди коллектива в виде паранормального призрака: он, вроде бы, и существовал среди себе подобных, но его почти никто не замечал, он среди сверстников, но как будто мертв для них, а мертвецы вызывают иррациональный страх. Он был одинок и постепенно растворялся в этой реальности, постепенно поглощался ею. Валет и Садовник пару раз в месяц приходили к Мышу, типа проведать и побазарить за жизнь. Учили они его тому, что сами знали. Как дед, душевно, они не говорили, давали парню традиционно две пачки мороженого, немного денег и уходили по своим делам. Бывало, шутили. Но шутки у них всегда были с подтекстом. Мышь подыгрывал уркам в их шуточках и улыбался.