Когда атаман вернулся за стол, Канарейка подскочила будто от неожиданности, сложила на столешницу руки, будто что-то прикрывая. Фон Эверек налил в принесённую кружку мёд и поставил перед эльфкой. Она улыбнулась неловко, кивнула и сделала небольшой глоток.
– У меня была жена, – вдруг совершенно спокойно, даже холодно сказал Ольгерд.
Канарейка непроизвольно нахмурилась. «Была».
– Она умерла? – не выдержала эльфка. И тут же осеклась. – Извини. Так нельзя.
– Да.
– Сколько лет ты бессмертен?
– Вечность.
Атаман сам себе не мог объяснить, какого чёрта он отвечает на вопросы наглой эльфки. Почему он не может просто послать её или выгнать из-за стола? Зачем она хочет это узнать?
Она не была как все «кабаны» и «кабанихи» проста и прямолинейна. Она видела больше них, сама отнимала жизни, но не получала от этого удовольствия – она зарабатывала этим. Канарейка пила не чтобы веселиться в исступлении, а чтобы забыть последний крик жертвы или искажённое гримасой ужаса лицо. Она была сложнее, чем люди, в обществе которых Ольгерд провёл последние лет десять. Она определённо вела какую-то игру и не спешила выкладывать карты на стол.
– Это плата за вечную жизнь, – серьёзно сказала Канарейка. И добавила почти шёпотом. – Или просто за очень долгую…
Атамана накрыла волна ярости. Как она смеет говорить о его бессмертии, о том, о чём она не имеет никакого понятия?! Это – плата за его собственную чудовищную ошибку. И только.
За годы бессмертия у Ольгерда притупилось, если не полностью исчезло чувство самосохранения. Что бы с ним не происходило: затаптывали ли его кони или протыкали его насквозь мечом, атаман чувствовал только невыносимую боль, но всегда оставался жив. Со временем боль тоже притупилась. Или фон Эверек просто перестал обращать на неё внимание? То же самое можно было сказать и о боли в сердце – о воспоминаниях об Ирис. Он только помнил, что с ней было хорошо, что он любил её, что сам виноват во всём случившемся. Но никто никогда не пытался залезть в его душу, не выспрашивал о прошлом. Эльфка же делала это с таким видом, будто всё прекрасно понимала, будто могла помочь.
– Каменное сердце – плата за вечную жизнь, девчонка.
Канарейка не была уверена, что поняла Ольгерда до конца. Но она видела, как он напряжён, как сжимает ладонь в кулак, и по руке бегает мелкая дрожь. Безумно хотелось спросить что-то ещё, но сейчас определённо не стоило. Ему было больно. Но он не думал о том, что ей самой почти сто пятьдесят лет. Эльфы мало меняются лет с тридцати и примерно до двухсот пятидесяти лет. Только к трёмстам начинают стареть. Видят, как сменяется четыре-пять поколений людей.
– Геральт поведёт твоего брата на свадьбу.
Ольгерд холодно молчал несколько минут, Канарейка пила сладкую медовуху, всё ещё полулёжа на столе.
– Он тебе рассказал? – наконец спросил атаман. Ольгерд был снова бесстрастен и отстранён, будто между ними только что не произошёл разговор, разворотивший все его воспоминания.
– Да, – соврала эльфка. Она умела контролировать себя, атаман даже не заподозрил её во лжи. Да и зачем бы ей врать при ответе на этот вопрос?
– Интересно, как он вытащил Витольда из могилы, – хмыкнул атаман.
– Неужели ты не хочешь встретиться со своим родным братом?
– Мне не стоит его видеть. – Ольгерд отпил вина из чашки. – Мы в ссоре. Он мёртв.
– Так почему бы не пойти туда инкогнито? Переодеться, нацепить какую-нибудь дурную шапку? – Канарейка развеселилась, ей очень хотелось размашисто жестикулировать, но по какой-то причине она всё не отрывала руки от стола. – Я сама хочу сходить, но одной идти на пьянку маленькой хрупкой девушке опасно, – хитро протянула она.
– Точно, – Ольгерд включился в игру. – Особенно, если она убийца, заказы к которой стекаются со всего Севера.
– Не знаю никаких убийц. Я – певица. Вот моя лютня.
– Ты задолжала мне песню, певица. Сыграй что-нибудь громкое, чтобы ребятам понравилось.
Канарейка засмеялась, ловко схватила свою лютню со скамьи, подкинула её в воздухе и запрыгнула на стол. Из-под её пальцев полилась бойкая быстрая мелодия, «кабаны» одобряюще засвистели и застучали кружками по столам.
Ольгерд фон Эверек откинулся на стену, отставил в сторону кружку с вином, смотрел на певицу.
На столешнице с той стороны, где сидела Канарейка, были нацарапаны какие-то слова. Послание эльфке от торговца зеркалами медленно исчезало. Никто, кроме Канарейки, так и не успел его прочитать.
Комментарий к VIII. Игра
Здесь место для хвалебной оды моей бете.
И ещё для ваших предположений: какого рода договорённость Канарейка имеет с Гюнтером О’Димом? Интересно, насколько прозрачны мои намёки :D
========== IX. Секрет ==========
Известное перестаёт быть кошмаром. То, с чем
умеешь бороться, уже не так страшно.
Весемир
– Ты ещё должен мне за помощь с жабой.
Это был последний и самый справедливый аргумент Канарейки. Атаман действительно остался должен эльфке, а с деньгами у «кабанов» сейчас было туго.
– Понятия не имею, зачем это тебе.
Впрочем, Ольгерд позволил себя уговорить. Поход на свадьбу совершенно незнакомых ему людей инкогнито только для того, чтобы хотя бы издалека увидеть собственного давно уже мёртвого брата, казался атаману если не отличной затеей, то хотя бы способной развеять тоску.
А вот Канарейка приходила в восторг от этой идеи. Она попросила двух «кабанов», особенно пристально смотрящих ей в рот, «ради дела» очень быстро съездить в Новиград с письмом к Элихалю. С ним эльфка была знакома уже очень давно, он не раз выручал её, когда ей срочно нужно было скрыться. «Кабаны», среди которых начали ползать слушки о роде отношений атамана и Канарейки, восприняли это как прямой приказ от Ольгерда, тут же оседлали коней и галопом умчались к эльфу-чудаку.
Гонцов можно было ожидать на следующий день, и за это время Геральт ни разу не появлялся в «Алхимии». Ольгерд же то часами сидел за столом, наблюдая за весельем своей компании, то внезапно куда-то пропал, а затем вернулся в ночи, отрешённый, с ледяными глазами. Канарейка видела его, ей жутко хотелось подойти и сказать какую-то глупость, развеять тьму, сгустившуюся вокруг атамана. Но почему-то мгновенно исчезали все слова, в горле застревал ком и эльфка могла только дальше растягивать строки песни, которую «кабаны» слышали уже в тысячный раз.
Канарейка шла вдоль порта. Солёный ветер норовил ударить её по лицу, эльфка придерживала рукой большой капюшон недавно приобретённого плаща.
Она начинала беспокоиться. Канарейка уже три дня находилась в Оксенфурте, но к ней ни разу не подошёл даже какой-нибудь грязный докер с грошовым заказом на своего тирана-начальника. Ни разу.
Каждый раз, когда эльфка останавливалась в городе, она прикрепляла к доске объявлений на рынке маленькое жёлтое пёрышко. Те, кто был заинтересован, знали – убийца в городе и готова брать заказы. Городская стража словно пробуждалась ото сна, удваивались патрули, аристократы перед сном плотно закрывали створки окон. Заказчики начинали искать по тавернам певицу-эльфку, закулисная жизнь Оксенфурта приходила в движение. После следующего убийства ситуация мгновенно менялась, незамеченная и неузнанная Канарейка исчезала из города.
Сейчас ничего из этого не происходило. Патрули стражников остались в прежнем количестве, не меняли свои обычные давно уже выученные эльфкой маршруты, и никто за три дня, которые она ежедневно пела в «Алхимии», не подошёл к ней с заказом.
Канарейка свернула с набережной, вышла на торговую площадь. День был в разгаре, вдоль прилавков неторопливо прогуливались дворяне, бегали мальчишки-носильщики, кричали и размахивали руками рябые торговки и тощие купцы, осматривающие товар через заляпанные стёкла пенсне. Среди толпы цветастого народа фигура в плаще была незаметна.