– И для того, кто боится встречи с собственным братом, – ехидно парировала Канарейка. Она подняла из кучи тряпок наиболее похожую на платье и так и замерла. Снизу всё было хорошо, как и положено, платье было в пол. Скромного серо-синего цвета. А вот наверху мало того, что у него не было рукавов, но бретельки или даже лямки у него тоже отсутствовали. Зато наличествовалось крайне экстремальное декольте и глубокий вырез на спине, который (спаси, Мелителе!) заканчивался в районе поясницы. Очень близком районе.
Канарейка, в принципе не привыкшая к платьям, пришла в ужас от мысли о том, что ей придётся это надеть.
– А что, такое сейчас носят? – жалобно спросила эльфка.
– А я бы посмотрел на тебя в этом платье…
Канарейка повернулась к атаману. Его лицо было непроницаемым, но она уловила игривую интонацию. Он что, серьёзно?
– В таком случае ты будешь всю свадьбу отгонять от меня пылких воздыхателей и ропщущих старух, – развеселилась Канарейка.
– Обычно они не спешат приставать к тем, у кого на поясе висит ятаган. – Ольгерд сказал это строго, но с каким-то мальчишеским достоинством, любовно положив ладонь на эфес своей карабелы.
– Купцы средней руки не носят сабель, – хитро улыбнулась эльфка. Атаман странно посмотрел на Канарейку – она не смогла понять, что значит этот взгляд – и медленно направился к двери. Взявшись за ручку, он остановился и обернулся к эльфке.
– Когда там твоя свадьба?
– Хотела бы я знать, – протянула Канарейка, не в силах убрать с лица дурацкую улыбку.
Ольгерд нахмурился, покачал головой, нажал на ручку двери.
– Завтра, – торопливо сказала эльфка. Атаман открыл дверь и вышел в коридор.
Канарейка взглянула на улицу, где солнечный день уступил место пасмурному вечеру.
– Ольгерд, стой! – Эльфка выскочила в коридор. Атаман остановился на лестнице, повернулся к Канарейке. – Ты… У тебя найдётся для меня лошадь?
По брусчатке рыночной площади забарабанили капли дождя.
========== X. Имя ==========
Там, где ныне возвышаются горы, когда-нибудь разольются моря, там,
где ныне пенятся волны морские, когда-нибудь раскинутся пустыни.
Никодемус де Боот
Атаман ждал её снаружи.
Едва ли то, что на нём было надето, называлось шедевром маскировки. Тем не менее Элихаль знал свою работу, и Ольгерд был менее заметен, чем обычно – мешковатый странный головной убор на манер скрученного куска тряпки, сшитого воедино, скрывал глубокие шрамы и ярко рыжие волосы. Взгляд холодных зелёных глаз загораживали стёкла деревянного пенсне. Вместо украшенного кунтуша из дорогой ткани и множества золотых украшений на Ольгерде были надеты затёртая тёмно-синяя куртка и такого же цвета штаны – типичное одеяние «торговца средней руки». Родная мать, конечно, узнала бы Ольгерда, но только внимательно присмотревшись. В этом невзрачном костюме атаман начинал как-то непроизвольно сутулиться, эфеса карабелы под рукой не было, и та пыталась уцепиться за пуговицы на куртке или ремень штанов.
Два «кабана», седлавшие лошадей, бросали на атамана недоумевающие взгляды, но вслух спросить ничего не решались.
Дверь корчмы распахнулась, на порог вышла Канарейка. Впрочем, в этой девушке было довольно сложно узнать эльфку-убийцу. Её золотистые волосы были заплетены в слабую пышную косу, уши прикрывал цветочный венок. На лице не осталось ни единого шрамика из той паутинки, которая всегда покрывала его – жене купца средней руки вообще не пристало держать в руках что-либо острее вилки.
Проблему с платьем Канарейка решила кардинально и даже как-то в её духе. Ольгерд заломил бровь, кажется, пытаясь не засмеяться. Под чрезмерно открытое сине-серое платье эльфка надела тонкую хлопковую рубашку без воротника, купленную вчера на рынке. Рубашку она застегнула глухо, на все пуговицы.
– Ну и сколько ножей ты взяла с собой на обычную кметскую свадьбу? – с насмешкой спросил Ольгерд.
Канарейка хищно улыбнулась и прикоснулась ладонью к предплечью, а затем к бедру.
– А где третий, не скажу, – хохотнула она. Холод касающихся кожи ножей вселял в эльфку уверенность и чувство безопасности.
Один из «кабанов», держащий кобылу за поводья, выронил из рук ножик, которым игрался. Стальное лезвие звякнуло о каменную брусчатку.
Ольгерд забрал у неловкого «кабана» поводья, с места, спокойно, как большая кошка, запрыгнул на лошадь.
– Едем, – сухо сказал он.
Канарейка хитро улыбнулась державшему её лошадь мужчине, изловчилась и запрыгнула в седло, устроившись «по-дамски» – свесив ноги на одну сторону.
– Ну что, Освальд, – промурлыкала эльфка. – Поехали?
– Освальд? – ухмыльнулся Ольгерд.
– Ну да. Не могут моего мужа звать как атамана вольной реданской компании, – засмеялась Канарейка.
«Кабаны» озадаченно переглянулись и, решив, что, если они услышат ещё хоть слово, атаман потом не оставит их в живых, бодро зашагали к «Алхимии». Ольгерд не отреагировал на слова эльфки, развернул лошадь, и та неторопливо зацокала по брусчатке.
– У тебя же тоже есть имя, – негромко заметил атаман, когда Канарейка поравнялась с ним.
– Есть, – серьёзно и с каким-то придыханием вырвалось у эльфки.
– Не называть же тебя канарейкой. Думаю, очень многим эта птица о многом говорит.
Атаман и убийца выглядели как обыкновенные горожане, и даже несмотря на то, что они ехали по городу верхом, никто не обращал на них внимания. Торговцы, слуги и кметы шли вплотную с лошадьми, и разговор двух совершенно таких же, как они, людей был им абсолютно неинтересен.
– Карина, – почти прошептала Канарейка.
– Карина и Освальд, – хмыкнул атаман.
Стражники у городских ворот не остановили их, не потребовали показать поклажу и даже не посмотрели на торговца средней руки и его очаровательную жену.
В полдень они уже привязывали лошадей к забору возле деревни Броновицы.
Почти всю дорогу Ольгерд и Канарейка молчали, иногда только затевали какую-то детскую смешную игру, заставляли лошадей идти галопом, обгоняя друг друга. Эльфке на лицо тогда вырывалась улыбка, хотелось смеяться и петь одновременно, она мурлыкала себе под нос медленные нежные мелодии, страстно любимые ею, но не особо жалуемые в корчмах. Атаману было легко, он уже совсем отвык от этого, а потому бил лошадь ногами по бокам снова и снова, вырываясь вперёд и заставляя себя не оглядываться. В простой купеческой куртке всё становилось таким простым, можно было не помнить о Демоне с Перекрёстка и об Ирис, о Витольде, погибшем из-за него, и настораживающих его мотивах Канарейки. Были солнце, он, поле, лошадь и спутница, напевающая песни – и не важно, что она даже под лёгким летним платьем прятала оружие, а волосами закрыла острые эльфские уши.
– Витольд же не будет выглядеть как при жизни? – спросил атаман глухо.
– Нет. Он вселится в ведьмака… думаю.
Ольгерд странно взглянул на эльфку, но промолчал.
– Почему вы поссорились?
Вместо ответа атаман молча пошёл вперёд, к воротам хутора. Канарейка догнала его и взяла под локоть. Ольгерд не отреагировал, даже не повернулся к ней. Канарейка поняла, что нарвалась на то, чего спрашивать не стоило, притихла, чувствуя себя нашкодившим ребёнком.
Праздник ещё не начался – они приехали слишком рано. Всё уже пестрило цветами, столы были богато усыпаны различными яствами, прибывшие раньше времени гости потерянно сновали по двору.
Канарейка села на лавку, нервно поправила подол платья и косу.
– Даже без ушей довольно очевидно, что ты эльфка.
Прозвучало достаточно жёстко. Девушка подняла взгляд на атамана. Он стоял рядом с лавкой, смотрел вперёд, скрестив руки на груди.
– Ауч.
– Выдают эльфские глазищи и острые для человека скулы. Уродов-людей полно, но я не видел ещё ни одного некрасивого эльфа. Даже последний полотёр или гниющая в лесах белка – все как на подбор.