– Завтра ночью.
– Почему завтра?
– Сегодня господин вар Ардал изволит ночевать не один.
– И в кровать к нему залезли? – холодно спросила Эльза.
Фиакна не отреагировал, продолжал смотреть на Канарейку.
– Хорошо, – сказала эльфка сжимая кулаки.
В конце концов, она много раз убивала. Слишком много. И пусть мерзость такого существования, которое ей приходилось влачить ради хоть каких-то денег, чтобы просто не сдохнуть с голоду, она в полной мере осознала совсем недавно, пусть была за это теперь противна сама себе, но она была готова убить за свою семью. За то, чтобы они находились в безопасности. Несмотря на то, как грязно это было. Отвратительно. Менять одну чужую жизнь на несколько родных.
Эльза успела заметить какой-то нервный короткий импульс, встряхнувший Канарейку после слов эльфа.
Что уж тут скрывать – Эльзе нравилась Канарейка. Нравилась даже несмотря на довольно противоречивое чувство, охватывавшее её тогда, когда эльфка пропадала куда-то в обществе атамана. Потом он возвращался другим. Более человечным, что ли. Эльзе казалось, что без всей этой заварушки с Канарейкой, когда бы пришло время, Ольгерд не стал бы заморачиваться по поводу нового атамана. Просто оставил бы их и ушёл.
А ещё Эльза ненавидела, когда её используют. Этот Фиакна сейчас пытался заставить сделать Канарейку то, что ему нужно, и «кабаниха» проецировала свою ненависть на него. Нужно было что-то делать. Хотя бы сказать о происходящем атаману.
– И, естественно, пока что я никуда от тебя не денусь. Буду твоей тенью, чтобы ты не выкинула какую-нибудь глупость.
Канарейка не планировала его обманывать. Она всё ещё была тверда и уверена в своём решении, хотя и понимала, что не сможет ручаться за себя тогда, когда придёт время убивать. Ей не хотелось об этом думать.
Если у этого Фиакны и правда целая свита шпионов и убийц за каждым углом, всё это может принять плачевные последствия.
– Они всё слышали, – сказала Канарейка, кивая не присутствующих. – Они могут выкинуть глупость, конспиратор.
– А я всё ещё буду твоей тенью. Тени, знаешь ли, бывают опасны.
Фиакна и представить не мог, что Канарейка окажется такой простой и слабой. Что её можно будет читать просто по её лицу. Что она выставит все свои уязвимые места напоказ.
Ему приходилось видеть её раньше, приходилось даже разговаривать с ней, только она этого уже не помнила. Зато Фиакна отлично помнил. Острая хищная улыбка, безумие ненасытного хищника в глазах, азарт и грациозная, убийственная сила. Фиакна помнил, как она его восхитила. И то, что он видел теперь, было лишь жалкой пародией – эльфка храбрилась, дерзила, всеми силами создавала видимость того, что всё идёт по её плану, но внутренний стержень, который так поразил Фиакну при первой встрече, будто бы был надломлен.
Они сидели в «Хамелеоне» и пили. Просто пили. Канарейка не пыталась выкрутиться, не строила планов, не старалась втихую писать письма или оставлять какие-то условные знаки.
Фиакна сидел рядом с Канарейкой, созерцающей дно своей кружки, на лавке, напротив изображал бурную и громкую деятельность гном Биттергельд, Элихаль и Хаттори молча переглядывались. Эльза подпирала голову кулаком, поглядывала по сторонам и под столом то и дело наступала Фиакне на ногу. Второй «кабан», Бертольд, торопливо объявил, что атаман его вообще-то не отпускал и ему нужно вернуться. Даже если он спешил за помощью к этому своему атаману, это ничего не изменит.
Конечно, вольная реданская компания оказалась для Фиакны неожиданным осложнением, но он построил всё так, что ничего не сможет помешать убийству. Что будет дальше – его не волновало.
Тесак хорошо платил, а Фиакна не был у него единственным и незаменимым. Всем находится замена. В криминальном мире – тем более.
В «Хамелеоне» в тот вечер был всего лишь один пустой стол. Правда, только две компании стоили внимания.
Первой как раз и были Канарейка, Элихаль, Хаттори, Биттергельд, Фиакна и Эльза. За их столом говорил только гном, всё больше обращался к Эльзе, пытаясь всяческими способами намекнуть «кабанихе», чтобы та обратилась за помощью к своему атаману. Для семьи Канарейки не было секретом, как тяжело она стала относиться к убийствам. Они все были этому исключительно рады, а этот Фиакна норовил всё испортить. Канарейка слишком долго шла по этому пути, слишком долго пыталась с него наконец свернуть. И теперь, когда у неё появилась такая возможность, всё снова могло покатиться к чёртовой матери.
За вторым столом, притягивающим всеобщее внимание всех вечерних посетителей «Хамелеона», сидела пепельноволосая девушка с чудовищным шрамом на щеке, которая могла бы напомнить Канарейке Геральта, если бы та не сидела к ней спиной. Рядом хлебал из огромной кружки рыжий краснолюд, который травил какую-то байку, сопровождая её громким раскатистым хохотом. За этим же столом сидела белокурая девушка в сценическом трубадурском костюмчике и берете с пером. Рядом со столом вертелся мужчина в расшитой фиолетовой курточке, крутил в руках лютню и ластился к блондинке.
Канарейка выдохнула, поставила наконец свою кружку на стол и отвернулась к окну.
– Что же с тобой случилось? – тихо спросил Фиакна, до этого изображавший полное отсутствие.
– В каком смысле?
Канарейка даже не повернулась к нему.
– Я помню оксенфуртскую Канарейку другой. Помню, когда она пришла на ковёр к Кровавому Геворгу, который лет восемьдесят назад был здесь королём преступного мира.
Канарейка молчала.
– Я тогда был у него посыльным, работал за еду. Он очень долго меня проверял. А тебя нанял сразу.
– Это ты так думаешь, – шикнула эльфка. Ей не хотелось вспоминать то время. И уж тем более – оправдываться перед этим борцом за справедливость.
Со второго этажа спустился ведьмак. Он приехал в «Хамелеон» сразу после заказа, как только услышал, что Цири в Новиграде, наконец прилично умылся, побрился и переоделся в чистую рубаху.
Мужчина в фиолетовой курточке, завидев ведьмака, воскликнул:
– Геральт! Мы как раз хотели показать наш новый с Присциллой дуэт, ты обязан это выслушать!
Блондинка улыбнулась ведьмаку, встала с лавки с неохотой:
– Я не уверена, что мой голос уже в порядке.
– Твой чудесный голосок – лучшее, что мне приходилось слышать в жизни! – воскликнул мужчина в курточке и поцеловал Присцилле руку.
– Ты всем так говоришь? – засмеялась она.
– Что ты, душа моя! – воскликнул тот и повёл Присиллу к сцене.
– Садись, дружище! – рыжий краснолюд хлебнул из своей великанской кружки и подвинулся на лавке.
– Как дела на тракте, старый ведьмак? – озорно спросила девушка с пепельными волосами.
– Как-как, – засмеялся краснолюд. – Геральт наверняка опять во что-нибудь вляпался!
– Не будем об этом говорить, – сказал ведьмак, присаживаясь. И тут же заметил знакомый профиль. Канарейка отрешённо глядела в окно, изредка что-то резко отвечая эльфу, сидевшему рядом. Единственному не знакомому Геральту среди её спутников. Все сидели, понурив головы и были излишне серьёзны для компании, пришедшей вечером в корчму.
– Дорогие гости! – звучным голосом обратился мужчина в фиолетовой курточке. – Я – хозяин сего прекрасного заведения, Юлиан Альфред Панкрац виконт де Леттенхоф… Более известный среди ценителей музыки как Лютик!
Лютик сделал паузу, ожидая, пока аплодисменты утихнут, и продолжил:
– А это очаровательное создание – Присцилла, известная как Уточка Цираночка, наконец вернувшаяся к искусству после продолжительного перерыва!
Канарейка повернулась к сцене.
– Сегодня мы представим нашу первую совместную работу, – улыбаясь, добавила Присцилла. Канарейка помнила её голос и знала, что с ней год назад случилась трагедия. Шрам на шее прикрывал цветастый платок, но голос, конечно, стал несколько ниже.
Лютик начал играть незамысловатую мелодию, Присцилла подхватила, стала наигрывать другой мотив, органично вплетающийся в общую мелодию.