Петь начал Лютик.
Прощай, и если навсегда, то навсегда прощай,
Когда б за край – иди, прощай и помни обо мне!
Как близко край – а там туман,
Январь хохочет, вечно пьян,
Я заключен, как истукан, в кольце его огней.
Он пел необыкновенно глубоким, переливистым голосом. Раньше Канарейка не помнила за бардом такого. Похоже, Присцилла даром времени не теряла.
Она и подхватила второй куплет:
Забудь о том, о чем не знал, забудь мои слова,
Не мной не сказаны слова, и ты о них забудь,
А там за краем рыщет тьма,
Как никогда, близка зима,
И тень твоя, мою обняв, уходит снова в путь.
Канарейка слушала их, и чисто профессиональный интерес с невероятной быстротой сходил на нет. Она не могла относиться к этому отрешённо. Почему-то слова казались ужасно личными, каждое царапало, калечило сердце. Канарейка впилась ногтями в столешницу. Фиакна удивлённо глянул на неё.
Дальше Лютик и Присцилла пели вместе. Их голоса были прекрасны. Канарейка правда так считала – только что-то прекрасное может заставить чувствовать.
Когда средь угольев утра ты станешь мне чужой,
Когда я стану и тебе чужим, моя душа:
Держись за воздух ледяной,
За воздух острый и стальной,
Он между нами стал стеной, осталось лишь дышать.
Канарейке стало плохо и больно. Было ощущение, будто её сейчас вывернет наизнанку.
Из-за всего. Всего, что ей пришлось пережить. Из-за Ольгерда.
Эльфка прикрыла рот рукой, рвано выдохнула и, шатаясь, встала с лавки. Фиакна тут же поднялся вслед на за ней. Геральт за столом в другом углу корчмы заметил переполох, нащупал на поясе нож.
Канарейка медленно направилась к двери, Эльза зашагала следом. Фиакна хотел догнать этих двоих, но Биттрегельд схватил его за рукав. Фиакна, хмурясь, повернулся к нему. Гном и Хаттори с Элихалем покачали головами.
– Оставь девчонку, – сказал Биттергельд. – Пусть поревёт.
Фиакна обернулся. Через мутное стекло было видно, как на улице под скупым светом фонаря Канарейка рыдала на плече у Эльзы. Та растерянно смотрела перед собой, гладила эльфку по спине, шептала что-то.
Фиакна стряхнул руку гнома с рукава и подошёл к окну, сел на лавку прямо под ним. Эльф был сумрачен и почти что зол – это можно было заметить даже через маску непроницаемой идеальности.
Геральт встретился взглядом с Цири, тоже наблюдавшей произошедшее, растерянно улыбнулся. Ведьмачка покачала головой, приняв это за обычную сцену размолвки.
Лютик и Присцилла продолжали петь.
За краем вечности, беспечности, конечности пурги –
Когда не с нами были сны, когда мы не смыкали глаз;
Мы не проснемся, не вернемся ни друг к другу, ни к другим
С обратной стороны зеркального стекла.
Комментарий к XLIII. Тень
Песня Мельницы – Прощай.
========== XLIV. Друзья ==========
Воистину, великая надобна самоуверенность и великая ослеплённость, дабы кровь, стекающую с эшафота, именовать правосудием.
Высогота из Корво
Дождь стучал по крыше. Канарейка всё никак не могла уснуть, ворочалась на тахте. Фиакна сидел в углу комнаты и смотрел за окно. Он привык не спать. Особенно тогда, когда объект его работы являлся убийцей. Чёрт знает, что может быть у убийцы в голове.
У неё в голове, как и можно было предположить, были смерти. Призраки, тени, видения. Они возникали перед глазами всякий раз, стоило их закрыть. Умершие орали невозможными, потусторонними голосами, визжали, их ногти скрежетали и хрустели, ломаясь, кости. Бледные лица с тонкими кровавыми полосками на шеях сменяли друг друга. В конце этой вереницы были бескровные лица Эйвара, Элихаля и Биттергельда. Затем появлялся Каетан. Умирающий, шепчущий одними губами, с землистым цветом лица и впавшими глазами. Ольгерд фон Эверек вонзал свою карабелу ему в грудь. А потом смеялся заливисто и демонически голосом Гюнтера О’Дима…
Канарейка проснулась со вскриком.
Фиакна холодно взглянул на неё.
Внизу тут же зажёгся свет, послышались громкие быстрые шаги. Эльза и Эйвар почти мгновенно показались на лестнице. Эльф – с лампадой в руках, «кабаниха» – с мечом.
– Всё в порядке?! – пытаясь стряхнуть остатки сна, спросила Эльза. Она не сводила глаз с Фиакны.
Канарейка накрылась одеялом с головой, отвернулась к стене. Ей не хотелось никого видеть, ни с кем говорить.
– Да, – ответил Фиакна. – Я слежу за этим.
– Как раз потому что ты тут следишь, мы так и подорвались, – фыркнула «кабаниха».
Эйвар, хмурясь, потянул её за рукав обратно вниз.
Через некоторое время они снова улеглись, с первого этажа послышался негромкий храп то ли Эйвара, то ли Эльзы.
Канарейка не могла уснуть, но не ворочалась и почти не дышала.
Только Фиакна знал, что она не спит.
– Какая же ты жалкая, – сказал он. – А жертв ты своих просто просишь умереть?
– Отъебись, – шепнула эльфка.
Фиакна хмыкнул и отвернулся. До рассвета оставалась пара часов.
Геральт помнил, что Канарейка говорила о кузнеце Эйваре Хаттори. Кажется, эльфы были на короткой ноге. Ведьмак уже, конечно, давно привык, что Континент очень мал и тесен, но получалось, Геральт мог видеть Канарейку бесчисленное количество раз ещё до их знакомства – Хаттори был одним из лучших кузнецов в Северных королевствах, и ведьмак ни за что бы не принебрёг его мастерством.
Конечно, Геральт и сейчас пришёл не с пустыми руками, а с материалами и чертежом для нового меча. К тому же, раз Канарейка в городе, велика вероятность застать её у кузнеца. Это было бы неплохо.
Геральт по обыкновению толкнул дверь вперёд, но та почему-то не поддалась сразу. Ведьмак постучал. Ответа не последовало, и голосов изнутри тоже не было слышно. Почему-то чувствуя недоброе, Геральт постучал настойчивее. Из-за двери раздалось мужское грудное «сейчас», скрипнул засов.
На пороге оказался не Эйвар, как можно было понять по голосу, а Канарейка. В простой льняной рубахе и кальсонах, в фартуке, вся в муке.
– Эйвар! – крикнула Канарейка на второй этаж. – К тебе ведьмак пришёл.
– Слышу! – ответил кузнец. – Сейчас спущусь.
Канарейка игриво наклонила голову, пропуская Геральта в дом. Только теперь он заметил Эльзу, месившую тесто и хмурого незнакомого эльфа, сидевшего на лавке в углу, отрешённо наблюдавшего за происходящим.
– Здравствуй… – Геральт проглотил имя Канарейки, взглянул на незнакомого эльфа.
– Давно не виделись, – улыбнулась она.
– Дня четыре? – Ведьмак обрадовался, что она тут. Пусть встреча в святилище ещё не была назначена, Геральту было как-то спокойнее знать, что Канарейка дома. И, судя по всему, никуда не собирается.
– О, ведьмак, – Эльза махнула рукой и снова вернулась к тесту. – А ты чего здесь?
– Встречный вопрос.
«Кабаниха» кивнула на сидящего в углу эльфа.
– Как так получалось, что я раньше не видел тебя у Хаттори? – спросил ведьмак у Канарейки, ещё раз взглянув на эльфа.
– У меня свои секреты, – эльфка протёрла щёку, оставила на ней мучной след.
По скрипящей лестнице спустился Хаттори.
Канарейка вернулась к вареникам.
Геральт протянул кузнецу недавно найденный чертёж меча Школы Волка, исподтишка наблюдая за незнакомцем. Кузнец достал из кармана монокль, вгляделся в полусгнивший пергамент.
В комнате висела напряжённая тишина. Её было не скрыть даже Канарейке, то и дело что-то спрашивающей звонким голосом у Эльзы, напевающей себе под нос и легко порхающей по комнате. «Кабаниха» косилась на эльфку, отвечала ей односложно. Эйвар делал вид, что не замечал происходящего, а незнакомец в углу наоборот внимательно смотрел за каждым движением Канарейки, словно без памяти влюблённый мальчишка или… соглядатай.